многочисленным семейством жил в крошечной квартире.

Дядю и тетю устроили на полу в самой квартире, а Гаву и меня

отправили в дровяной сарай, где нам постелили прямо на дро-

вах и предложили располагаться. После мытарств предыдущих

недель мне такой расклад представлялся вполне комфортным.

Я лег на поленницу и заснул. Так продолжалось несколько дней.

Все было бы хорошо, но меня преследовала мысль о маме – она

ведь не знала, что с нами, и я представлял себе ее отчаяние. Я был

основным смыслом ее жизни… и что теперь?

В одно прекрасное утро я проснулся от вздохов и рыданий, открыл глаза и… увидал маму. Она стояла рядом с поленницей

и обливалась слезами. Бедная мама! Как она позднее мне при-

зналась, все эти дни она думала о самоубийстве. Еще бы. О нас

ни слуху, ни духу. По газетам и радио шли сводки Информ-

бюро, а в них сначала «Упорные бои на Невельском направле-

нии», а потом и «…на Великолукском». В переводе на простой

русский язык это означало, что Невель был уже немцами взят, а ее сын и семья сестры попали в руки немцев либо убиты. Что

ей оставалось делать? К счастью, подвернулось предложение

сопровождать в качестве врача ленинградских детей, кото-

рых эвакуировали из города, уже находившегося в опасном

положении. Местом назначения называли Ярославль, и маме

пришло в голову повидаться со своим братом и, может быть, что-то разузнать о нас. Она приняла предложение и укатила

в восточном направлении; их высадили в Тутаевском районе

Ярославской области.

Тутаево – небольшой городок на Волге, около 50 киломе-

тров по реке выше Ярославля. Устроившись на новом месте, мать села на пароход в Ярославль и обнаружила меня в сарае

у своего брата Соломона. Радости не было предела. Побыв

28

Соломоник А.Б. Как на духу

несколько дней в Ярославле, мама забрала меня, и мы прие-

хали в место нахождения детского интерната, который она

обслуживала. В нем были собраны дети работников типограф-

ского центра, на базе которого выпускалась газета «Ленин-

градская правда». Я влился в детский коллектив интерната без

особого труда. Мы не особо подружились, но меня охотно при-

нимали в игры и в другие детские тусовки. Питался я вместе

с остальными, но жил с матерью отдельно в снимаемой нами

комнате. Мама обслуживала не только этот интернат, но все

интернаты детей из Ленинграда, которые были эвакуированы

в Ярославскую область. Так продолжалось и позднее, когда мы

переехали на новое место, но об этом я расскажу особо.

В Тутаево меня ожидал приятный сюрприз. Не помню, каким образом, но до меня дошли сведения, что мой друг

Лёша тоже был эвакуирован и вместе с детьми ленинградских

художников жил неподалеку от Ярославля, в месте, которое

называлось, кажется, Красным Бором. Я немедленно стал

просить маму, чтобы она разрешила мне туда поехать. Она

долго не соглашалась, но потом мне все-таки удалось ее угово-

рить. Я взял у нее немного денег, приехал к дяде в Ярославль, а оттуда взял билет на поезд до Красного Бора. Как позже

выяснилось, это было такое же безрассудное приключение, как побег в Африку, но мне опять повезло. Я доехал до Крас-

ного Бора, сошел с поезда и стал спрашивать, как мне попасть

в интернат, где жили ленинградские дети. Первый же мужик, к которому я сунулся с расспросами, возмутился: «Ты что, малец, охренел? Дотудова двадцать верст, куда ты попрешься

на ночь глядя?» Я был обескуражен и не знал, что ответить.

Тогда он предложил: «Знаешь, что? Пойдем ко мне. Переночу-

ешь, а завтра утром пойдешь со мной. Мне в ту же сторону». Я, разумеется, согласился.

Новый знакомый привел меня к себе в дом, накормил

и уложил спать. Проснулся я рано утром от громкой ссоры.

В соседней комнате спорили мой покровитель и, как я понял, его жена. Она кричала: «Опять ты к своей поблядушке пота-

щился? Иди, но сюда не возвращайся! Придешь, я положу

тебя, как вон того мальца, и все». Я быстро собрался и, выбрав-