36

Соломоник А.Б. Как на духу

по биологии, вернее, по теории эволюции Дарвина. Возобно-

вились мои занятия немецким языком. Его преподавал поляк, попавший в Россию после захвата ею западных территорий

Украины и Белоруссии. Он очень скоро исчез – то ли запи-

сался в армию Андерса, то ли его отослали еще куда-нибудь.

Но самыми любопытными для меня стали уроки русской

литературы. Предмет этот вел учитель из Украины, не помню

его по имени. Он был освобожден от армии по состоянию

здоровья, бежал со своей семьей от немцев и очутился в Чер-

новском. Свои уроки он вел нестандартно. Зачастую это были

целые лекции, как в вузе, и он посвящал им весь урок. Такую

лекцию про Иудушку Головлева я помню до сих пор. Нас он

учил думать и рассуждать, а не просто читать книги.

Именно на его уроке произошло событие, установившее

мои позиции в классе. После разбора «Слова о полку Иго-

реве» было задано домашнее сочинение на ту же тему. Шел

второй год кровавой войны, меня переполняли патриотиче-

ские чувства, и я излил их на бумагу. Но до того, как я вручил

свое сочинение преподавателю, ко мне подошел Витя Козлов

(я писал о нем выше) и попросил меня дать ему мое сочине-

ние почитать. Я охотно выполнил его просьбу. На следующем

уроке учитель начал раздавать работы, кратко комментируя

каждую из них. На его столе оставались две тетрадки.

– Козлов, встань-ка, братец, – начал он, – скажи мне, ведь ты списал сочинение у Соломоника? Твои возможности я

знаю, ты сидишь здесь второй год. Ну же…

ЗаплетающимсяязыкомВитяпробормоталчто-тоневнятное.

– Садись, дружок, тебе я ставлю двойку. А теперь ты, новый пришелец. Ты давал ему списывать свое сочинение?

– Давал…

– Тогда ты получаешь четверку вместо пятерки, которую

заслужил. Послушайте-ка ребята его работу, из него может

получиться кое-что в литературе.

И он полностью зачитал мое сочинение. Я сидел гордый

собой, как тысяча глупых гусынь, но моя роль в классе была

уже установлена. Я принимал участие во всех литературных

начинаниях нашего преподавателя. Он организовал в школе

драматический кружок, который ставил такие пьесы как «Рус-

3. Приуралье в годы войны 37

ские люди» Константина Симонова и другие актуальные вещи.

Я всегда принимал участие в его проектах, получая от них

неизменное удовольствие.

В классе было немало местных ребят, но тон задавали, несомненно, эвакуированные. Часть из них жила в интернате, часть – со своими родителями, которые к интернату не имели

никакого отношения. Изрядная доля эвакуированных была

из Ленинграда и мы, естественно, кучковались вместе. Вспоми-

наю двух девочек – Маню Неймарк и Валю Яковлеву. С Маней

я контактировал после войны в Ленинграде. Она закончила

философский факультет Университета по специальности пси-

холога и позднее стала известной ученой в этой области, рабо-

тая в Москве с популярной в кругах педагогов Лидией Ильи-

ничной Божович. Маня впоследствии уехала с семьей в США, и я встречал ее в Нью-Йорке. А судьба Вали Яковлевой, в кото-

рую я был безнадежно влюблен во время войны, сложилась тра-

гически. Она погибла под колесами автомашины вскоре после

возвращения в конце войны в Ленинград.

С Валей связана одна любопытная история. Как-то вскоре

после начала учебного года меня вызвал к себе директор интер-

ната и предложил исполнять должность диктора на местном

радио. Мол, к нему обратились с просьбой выбрать подходя-

щего кандидата на ежедневное получасовое вещание, которое

давалось району для освещения локальных новостей. Среди

своих такого человека не было, и районные власти обратились

за помощью в интернат. Вот он и предложил мне попробо-

вать себя на этом поприще. Я согласился с немалым трепетом

и страхом. Работа, однако, оказалась мне по силам, и я вещал

по утрам в течение месяца или двух.

Этот период совпал у меня с пиком увлечения Валей Яков-

левой. Как-то я подошел к ней на перемене и сказал, что

каждую свою передачу буду заканчивать ее инициалами —