лье. Довоенный жирок мой вскоре превратился в мускулы, и я

стал крепче стоять на ногах.

Тамбыладлиннаяи холоднаязима.Всемальчишкиотлично

катались на лыжах. Мне пришлось овладеть этим видом пере-

3. Приуралье в годы войны 31

движения, а сам лыжный спорт стал для меня одним из самых

любимых. Через село протекала небольшая, но бурная речка, через которую был перекинут деревянный мост. Ближе к лету

местные ребята прыгали с него в воду. Несмотря на жуткий

страх, который меня обуревал (до воды было 3–4 метра), я

заставил себя тоже прыгнуть с моста. На крыше дома, где мы

жили, вырос двухметровый сугроб. Старушка-хозяйка попро-

сила меня залезть на крышу и скинуть снег лопатой. Я это

сделал и безумно гордился своим «подвигом». Я стал специа-

листом по сбрасыванию снега с крыш, и некоторые «эвакуиро-

ванные» (так называли беженцев из охваченных войной рай-

онов страны) приглашали меня это сделать на их домах. Так

я познакомился с одной семьей из Ленинграда, которая жила

неподалеку от нас. Она состояла из матери и двух ее детей —

сына и дочки. Девочка эта стала впоследствии моей женой.

В интернате я превратился в одного из лидеров. Чтобы

утвердиться в этом качестве, мне порой приходилось идти

на безрассудные поступки. Опишу один из них. В августе сле-

дующего, 1942 года, я предложил трем моим интернатским

приятелям отметить годовщину отъезда из Ленинграда. Для

этого ночью мы разобрали стену сарая, где хранились продо-

вольственные запасы интерната, и украли оттуда некоторые

продукты, правда, в небольшом количестве. Закрыв снова

стену выдернутыми из нее бревнами, мы преспокойно удали-

лись. Назавтра пошли разговоры о краже, но настоящих пре-

ступников не нашли, и подозрение пало на местную ребятню.

Так что наш проступок не был раскрыт. Следующей ночью

мы забрались в курятник, скинули сидящих на насесте кур

и забрали снесенные ими яйца. На этот раз на крыльцо выбе-

жала хозяйка дома, но мы убежали оттуда вместе с нашей добы-

чей и слушали ее проклятья издалека. После этого мы устроили

пир, вспоминали свой город и были весьма довольны собой.

К счастью, такие мерзопакостные дела я больше не повторял.

О местной школе воспоминаний у меня почти не осталось.

Помню только, как я сокрушался, что у нас нет уроков ино-

странного языка, видимо, не было преподавателей. В Ленин-

граде я изучал немецкий язык и хотел продолжать его изучение, но не тут-то было. Лишь в следующем году я продолжил зани-

32

Соломоник А.Б. Как на духу

маться немецким, но уже в другой школе. Помню один вечер, проведенный с двумя местными молодыми учительницами.

Я и еще несколько ребят из моего класса оказались в комнате

одной из них, и они принялись обучать нас танцам. Заводили

старинный граммофон, на него клались пластинки и мы под

них танцевали. Музыка лилась из огромного раструба, помню

вальс «Амурские волны». Близость одной из учительниц волно-

вала меня, но я не рискнул сделать что-либо, прижать ее к себе, например, хотя очень хотелось. Мне было всего четырнадцать

лет. Все же некоторые эротические позывы явно присутство-

вали с обеих сторон: и у подростков, достигших возраста поло-

вой зрелости, и у молоденьких учительниц, которые, приехав

после пединститута в глухую провинцию, чувствовали себя оди-

нокими и обделенными мужской лаской. Впрочем, это ощуща-

лось по всей стране, ведь почти всех мужчин призвали в армию.

Так прошел год, я окончил седьмой класс и вынужден был

переехать в районный центр, в Черновское. Там была шко-

ла-десятилетка. За мной переехала и мама; она продолжала

исполнять должность врача во всех детских интернатах рай-

она – было четыре интерната с ленинградскими детьми в рай-

оне. Она их навещала, но базировалась в райцентре. Нам дали