Эрвин же… Чаще всего его можно было найти на палубе, в тени паруса, погруженного в какие-то расчеты и раздумья. Он почти не скрывался — разве что самые угрожающие орудия были компактно сложены и раздували и без того широкие рукава — однако многими железяками он пользовался на постоянной основе в открытую. А однажды даже разоблачился до укороченных бридж, и я увидела, что его ноги снизу будто облиты сталью.

Мужчина поймал мой взгляд, нахмурился и резко отвернулся.

И мне самой стало неудобно. Давно уже думалось, что то, что с ним произошло сильно… ухудшило его характер и силилась понять — каково это… быть настолько нестандартным. И находила немало аналогий с собственной судьбой в этом мире. Я ведь тоже была другая. Да, вполне удачно вписавшаяся в судьбы не последних местных жителей, но будто продолжающая смотреть приключенческое кино, в полной уверенности, что настанут финальные титры, и я выйду из кинотеатра.

И если в первое время это помогало не сойти с ума, то сейчас явно не способствовало моему душевному спокойствию. Я ведь вживую испытывала эмоции и физический дискомфорт самого разного характера. И обижали меня по-настоящему. И считали привлекательной, хотели — тоже. А я по привычке отстранялась от происходящего, рассчитывая, что так или иначе смогу захлопнуть дверь с другой стороны.

И сейчас вдруг поняла — люди вокруг не могут не чувствовать этого.

Что я не рискую быть вовлеченной в настоящую жизнь, а просто существую рядом с ними.

Интересно, а не так же я поступала и у себя дома? И искренне верила, что вон то, настоящее, начнется именно тогда, когда я стану стервой или женой "властелина"? Великим адвокатом, спасающим революционеров? Чем меня не устраивала «просто Леся»? И почему я удивлялась, в таком случае, что эта Леся не устраивала и остальных — начальство, мужчин или друзей?

В каком месте у меня что-то сломалось, и я начала хотеть делать, а не делать это?

А ведь можно было ценить на самом деле замечательных людей, что нашли путь в мою жизнь.

Принимать перемены не с настороженным интересом и требованием оставить меня в покое, а как толчок.

Видеть за событиями возможности для изменений, а не попытки уничтожить мою столь значимую личность.

Отвечать любовью на любовь — и не забывать о любви к себе.

Не жаловаться на проблемы, которые есть, и начать благодарить судьбу за то, что у меня нет многих других проблем.

Принять, в конце концов тот факт, что прошлое остается в прошлом. И отпустить, наконец, то, что должно быть отпущено.

В любом из миров.

В общем, каждому из нас оказалось чем заняться в этом только на вид монотонном путешествии. А потом, чуть ли не неожиданно, перед нами выросли… горы.

Пороги в реках стали более бурные, моими спутниками больше никто не занимался — харты сосредоточились на гребле и управлении замедлившейся и подрагивающей лодкой. И ранним утром второго дня, что я увидела заснеженные вершины вдали и каменистые, будто обломанные пики, скалы и каскады, мы сошли на берег. Чтобы погрузиться в подобие фургонов и отправиться по мощеным дорогам к перевалу, который, как оказалось, все-таки был не один.

Мимо страшных даже издалека механизмов, многоуровневых вавилонских башен — по другому эти муравейники из камней, людей и железа я и не могла назвать — пыльных карьеров с чахлыми деревцами по осыпающимся краям, и глубоких рытвин, напоминающих гигантские трещины с вырывающимся оттуда пламенем.

Свой собственный мир — будоражащий и довольно опасный.

Здесь почти не видно было женщин, затонаемников-рудокопов, как и каторжников — навалом. Оказалось, что все страны ссылали сюда преступников в качестве части платы за камни.

Выгодный обмен.

Потому надсмотрщики, клетки и цепи стали частью местной действительности, как и преждевременная смерть тех, кто еще должен был выйти отсюда. Нет, в целом с ними не были жестоки — насколько это вообще было возможно в данном обществе. Кормили, одевали и даже работать давали посменно. Просто труд их был тяжел и сопряжен с множеством опасностей.

Впечатление от рассказов про Рудные горы осталось у меня весьма неприятным. Да и то, что я видела, больше пугало, чем завораживало.

— Драгоценные камни, камни для замков и домов, сталь и железо, особая руда, придающая различные свойства металлу, золото, уголь, искусно вырезанные фигурки из кристаллов, особые самоцветы, что активируют энергии и способности… Рудные горы по праву считаются самым богатым государством.

— У них есть король?

— У них есть короли… каждой горы, — усмехнулся Златан, занявший в этот день место рядом со мной. Мы были в пути уже два дня, медленно взбираясь по горному серпантину, и я порядком утомилась — потому потребовала хоть какого-то внимания и историй. — Их этикет высчитывается камнями, их дворцы стоят на подземных богатствах, их армия владеет плетями, а у «крестьян» орудия труда — кирки и пилы без зубьев. Их мир закрыт от прочих, но при этом готов иметь дело с каждым, кто платит.