Сил не было, мало того, что голову приподнять, так ещё произнести что-то. В ушах стоял докучливый звон, виски ломило, будто их сдавило щипцами, а тело он не чувствовал, словно оно исчезло или существовало отдельно. Всё что ему оставалось — наблюдать за первым появлением утренних синих сумерек. Они возвращается точно под утро.

Когда лорд дошёл до главных дверей входа в замок, постучался, бросил цепь в сугроб, подойдя к беспомощному брюнету, помог ему встать, отчего второй вновь испытал неизмеримую боль, но Карл, не обратив на это никакого внимания, отряхнул его тёмно-синий плащ от белых крупинок, снял оковы и потащил его прямиком к раскрывшимся дверям.

— Вот так, приятель. Сейчас вернём тебя этой суке. Не боись, я подсоблю.

Пока они шли по роскошным длинным коридорам, Стефан несколько раз чуть было не свалился, теряя сознание от потери крови и изнурения, но крепкие мозолистые руки владыки деревни не позволили ему пасть без чувств. По крайне мере, не при нём. Стоило им выйти к Залу Четверых, как Карл неожиданно подоткнул парня вперёд и заверил, что пойдёт следом, ибо так проще следить за его передвижением. И тогда молодой человек даже не стал придавать этому какое-то значение, голова не работала совершенно.

Однако, начав подниматься по ступеням, ведущие в главную комнату и устремив взор вверх, он увидел, как пять женщин стояли в ряд, возвышаясь над белым полотном, в котором лежали… мраморные ангельские лики. По обессилевшему телу пробежала нервная дрожь. Каждая из них тут же заметила возвращение Стефа; и взгляды их были совершенно разные: Альсина Димитреску, хозяйка, Госпожа, прожигала ненавистью и гневом слугу золотыми очами дотла; Данила, её младшая дочь, милая Дана, смотрела на своего героя сначала с непонимаем, потом со злостью, и вновь с непонимаем; Кассандра, хитрая и рисковая охотница, удивленно пялилась в его сторону, с нескрываемым гневом в янтарных глазах; а Бэла…старшая дочь, мамина гордость, умная и рассудительная — взирала на Стефана с негодованием, разочарованием и… обидой. И по центру, словно во главе, стояла Камелия. И на лице её не было ни капли эмоций. Полное равнодушие.

Стефан, осознав свою обречённость, невольно обернулся. Однако, позади уже никого не было. Карла Гейзенберга как ветром сдуло. «Попал…».

В тёмном жутком подземелье пахло плесенью и пылью; местами нос улавливал вонь гниющей, обожжённой плоти, испражнений, запёкшейся крови, а также спиртных медикаментов. Кромешный мрак, полностью заполонивший собой пугающие темницы, заставлял все органы чувств включиться на полную мощность, от чего картина звуков воспринималась даже слишком отчётливо, вызывая холодную дрожь от малейших шорохов, а гробовая тишина, моментами прерывающаяся болезненным кряхтением, лязганье металлических прутов о каменные полы и тяжёлыми вздохами, вгоняла в безумие. Томительное ожидание того, что тварь, медленно волочившееся по непроглядным бесконечным тоннелям, заставляло нервничать. Узник не был защищён закрытой решётчатой дверью, его клетка, как будто приглашая войти плотоядное создание, специально не запиралась, дабы облегчить упырю задачу полакомиться несчастной тушей. И само его положение не позволило бы защититься и дать отпор кровожадному существу, идущего на запах страха и крови: пленник сидел, прислонившись к холодным, режущим голую спину, камням, отделяющих его от выхода на свободу, с вытянутыми вперёд ногами, будучи прицепленным запястьями к верхним кандалам, неприятно стягивающих мышцы, и просто ждал. Ждал, когда его поведут на казнь. Либо же выжидал как скоро та тварь из тьмы настигнет его клетку и покончит с ним, вцепившись своими кривыми острыми зубами в шею, растерзав её в мясо. Но неудачный эксперимент лишь издавал мерзкие звуки, дразнящие парня своим томительным приближением, и ни разу не показалась глазам. Она словно призрак, напоминание того, что происходит в недрах величественного, но проклятого замка, не выходящая на свет иллюзия, созданная страхом. И так можно было подумать, если бы молодому человеку ранее не выпала возможность встретиться с тварью лицом к лицу.

Время шло невыносимо долго. Стефан не знал день сейчас или ночь, совершенно понятия не имел сколько прошло с момента его заточения, но чувство было такое, словно он провёл здесь целую вечность. Руки и ноги начали затекать, всё тело ныло, находясь в одном положение длительные часы, в горле пересохло, а голова раскалывалась от потока неукротимых навязчивых мыслей. Ощущения были не из приятных. Молодой человек не понимал, почему хозяйки всё ещё держат его в живых, вместо того, чтобы убить каким-нибудь изощрённые способом. Неужели решили сперва наказать нетерпимыми муками? Возможно. Но был ли в этом какой-то смысл?

Усталость последних дней давала о себе знать; она навалилась серой пеленой, смяла, тяжестью налила веки и ещё плотнее прижала к стене. Парень ей совершено не сопротивлялся: бессильно свесил голову на грудь, отчего мокрые, от пота, чёрные патлы залепили безжизненное молодое лицо, и почти погрузился в сон, когда послышался стук каблуков о каменную покрытие. Стеф встрепенулся, мгновенно открыл глаза, затем попытался всмотреться в непроглядную темноту, в надежде увидеть знакомый силуэт, который облегчит муки бедного страдальца, вонзив острие серпа прямо в грудь, куда-то под сердце, а потом с влажным хрустом вспорет её, высвободив горячую, тягучую алую-кровь из костяной клетки рёбер. Ещё ранее лишь одна мысль об этом заставляла всё внутри сжаться, но сейчас… его пробирала приятная дрожь волнения. «Только бы это была Кассандра» — молча взмолился он. «Только бы она пришла, чтоб убить меня». Стефан был полностью убеждён в том, что именно средняя дочь Леди Димитреску вызовется покончить с ним, содрать кожу, перезреть глотку и рука у неё больше не посмеет дрогнуть. Она получила добро матери, а значит последствий никаких не понесёт. Касс доведёт до конца то, что начала ещё задолго до всего. И это осознание прокатилось волной облегчение по всему телу.

Однако, к его сожалению, в открытом проёме клетки показалась главная камеристка. Девушка не проронила ни слова, просто стояла и равнодушно глядела на измученного пленника, держа двумя руками края фарфоровую миску. Она не проходила внутрь камеры со стальными решётками, замерла на пороге как вкопанная, словно ожидая приглашения, которое, в общем-то, было не нужно. В её голубых глазах невозможно было прочитать ничего: она действительно ни о чём не переживала, не сожалела, ей было не жаль и не совестно. Горничная оставалась бесчувственной, как тогда, в Главном Зале. Но за этим безразличным взглядом скрывалось что-то непонятное и лёгкая дрожь верхний губы и дерганье уголка рта давало об этом понять.

Стефан тоже решил присоединиться к глупой игре в детскую свару: грозно нахмурил густые тёмные брови, прикусил внутреннюю сторону щек и взирал на неё исподлобья, холодно наблюдая за тем, как под тяжёлым дыханием вздымается грудь. Разобиженное выражение голубых глаз не осталось незамеченным: Камелия ловила враждебные искры каждой частичкой гладкой румяной кожи, которые пускали его чёрные расширенные зрачки в её сторону. Она мотнула головой, сделала глубокий вдох и, наконец, перешла порог, отделяющий свободу от вечной неволи.