— Заразилась от Арсеньевой? — намекаю на инцидент в столовой.

— Не обижайте, — повторяет с нажимом. — Небось травили ее в этой своей мажористой гимназии…

— Она тебе так сказала?

Встречаемся с ней глазами в зеркале заднего вида.

— Нет, конечно! — качает головой. — Я сама это поняла. Типичная ситуация. Простая невзрачная девчонка из региона попала в эту вашу цитадель пафоса и понта. Нетрудно догадаться, что вынудило ее перевестись в обычную школу.

Беркут многозначительно хмыкает.

«Невзрачная».

Отчего-то мысли спотыкаются об это колючее слово… Не подходит оно моей Арсеньевой, если быть честным с самим собой.

Лично для меня Дарина была как глоток свежего воздуха в удушливой пустыне. Такие девушки в природе встречаются крайне редко. Они заметно выделяются среди однотипных пластмассовых размалеванных кукол, которых толком и не запоминаешь.

Почему-то в памяти всплывает наше знакомство, состоявшееся при свидетелях: окосевшем Иа, поддатой сове и поплывшем Пятачке. Мне тогда одного взгляда на девчонку хватило, чтобы понять — хочу нарисовать. И так сильно пальцы зудели, что нарисовал ведь… в тот же вечер.

Зацепила.

Чем конкретно?

Да было в ней что-то особенное. Естественное, не наигранное, живое. Ее саму словно книгу можно было читать, ведь каждая эмоция тут же красочно отражалась в мимике, жестах, глазах.

Полная противоположность душевному мертвецу, коим я себя считал…

Шли дни. Чем больше наблюдал за ней (а наблюдал я за ней пристально), тем острее и явственнее ощущалась пропасть между нами. Потому и возникло непримиримое желание оттолкнуть. Знал ведь наперед, ничем хорошим наша связь не закончится.

Навсегда запомню выражение ее лица, когда стояли на лестничной клетке моего подъезда. Растерянность, разочарование, стыд, обида… Показал же тогда, что хлебнет всего этого сполна, если не оставит свои попытки залезть ко мне в голову.

Но она все равно туда залезла. И разбомбила там все под руины.

Дура… До сих пор не могу понять ту ее нездоровую тягу ко мне.

— А этот блаженный откуда взялся? — зачем-то интересуется Беркут.

— Матвеев? Так они уже полгода вместе. Познакомились еще в школе. Он у них там какие-то занятия от своего колледжа проводил. По электромонтажу, что ли.

Электрик Сережа.

Приложить бы его геометрично мордой об асфальт…

— У них с Даринкой-мандаринкой все серьезно, — продолжает словесную пытку Вершинина.

Что за идиотское прозвище? Аж до тошноты. Какая мандаринка? Ей что пять лет?

— Он над ней трясется, как может. Пылинки сдувает. Сюсюкает. Встречает, провожает, чтобы поздно одна не возвращалась.

Провожает… Тоже мне подвиг. Так и должно быть.

— Чтобы ее никто не обидел.

Стискиваю челюсти, поигрывая желваками.

Защииитник. Какого дьявола он допустил ее участие в мужской драке? Не в состоянии донести до нее элементарные вещи? Так я сам ей доходчиво поясню в понедельник.

— Вот везет Дашку на выходные в Подмосковье, — слышу фоном ее трескатню. — С родителями знакомить.

Матерь Божья!

— И правильно. Я свою Аленку тоже почти сразу с предками познакомил, — одобрительно кивает Рома.

— А толку? — гадливо усмехаюсь, и он мгновенно тухнет.

— Ян, ты как? Очень все болит? — заботливо шуршит у моего уха Инга, когда подъезжаем к общежитию. — Может, мне стоит остаться с тобой?

Это что-то новенькое.

— Нет, не стоит.

— Тогда я позвоню позже? — мурлычет, поглаживая плечо.

— Не утруждайся.

Обреченно вздыхает.

— Ром, ты отвези его все-таки к врачу. Вдруг там реально что-то с головой.

Не могу сдержать смешок.

Сегодня все такие проницательные…

Вершинина осторожно целует меня в не битую скулу и выходит из тачки.

— Что?

Бесит этот его взгляд.

— На черта тебе сдались шашни с Дашиной подругой? — подозрительно прищуривается.

Шашни!

— А почему, собственно, нет? — откручиваю крышку на бутылке с водой.

— Некрасиво поступаешь по отношению к Арсеньевой, — мямлит себе под нос этот клоун.

Морщусь, соприкоснувшись разбитой губой с пластиком.

— Некрасиво? Грехи других судить вы все усердно рветесь, начните со своих и до чужих не доберетесь, — отвечаю ему цитатой Шекспира.