Вечер догорал, и Лелея уже накинула на небесный купол свой тёмно-синий, усыпанный алмазными звёздами платок.

Последняя неделя выдалась… странной. Как и всё происходившее после нашего спешного возвращения из леса. Наш последний разговор с Эревином никак не шёл из головы и начинал преследовать меня даже во снах. Странные слова. Странные взгляды. И верно ли я их понимала? Да и вправе ли я вообще над ними задумываться?

И ведь хватало мне глупости больше думать о них, чем о том, что моя главная тайна раскрылась. А всё почему? Потому что вопреки всем доводам рассудка я верила в сказанное Эревином. Он готов отступить от приказа.

Щёки от этих мыслей так и жгло. И костёр тут был совсем ни при чём.

В тот день наш с генералом долгий разговор прервал прискакавший на холм Вашка, и я готова была расцеловать младшего брата за то, что уберёг меня от тяжёлого объяснения. Я отдала ему свежий настой чёрного корня, а он взамен попросил у меня разрешения взглянуть на раненого генерала, заявив, что представлять их друг другу нет нужды.

Так я, к своему вящему изумлению, узнала, что генерал Эревин знаком с моей роднёй, которую успел навестить ещё в тот день, когда северяне притащили из лесу Пушка.

Вашка восхищённо рассматривал оставленные оборотнем отметины и расспрашивал северянина о схватке, а я старательно отводила взгляд от обоих и потирала правое запястье, которое до сих пор будто опоясывало огненное кольцо — там, где моей кожи касалась его рука.

И всё в моей бедовой голове безнадёжно смешивалось, вынуждая признать, что всё это время я не видела общей картины, лишь её кусок. И как теперь собрать её воедино, не представляла.

Я огляделась — Эревин и его солдаты сидели поодаль от общего костра, у огня поскромнее. Там же сгрудились кое-кто из ближников Солопа и… мои родные.

Да, вот так. Быстро вставший на ноги благодаря моим изрядно подпитанным даром стараниям Эревин, которого я с тех пор старательно избегала, погрузился в свои таинственные дела. И первым делом вызвал к себе для разговора моих братьев и отца. Я было полезла разузнать, что происходит, но Тусенна едва не силой оттащила меня тогда от дверей комнаты, где они беседовали, и потребовала им не мешать.

Глава «Медведей» к тому же углубился в корреспонденцию. На следующий же день после разговора ему доставили всё необходимое, и Эревин что-то писал, куда-то кого-то отправлял и, кажется, получил какое-то письмо из-за холмов — недавно в Тахтар вернулся неведомо когда отсюда выехавший боец отряда.

Пару раз в дом на холме наведывался генерал Ирнар, но с Эревином у них беседы надолго не затягивались. Столичный повеса пытался восполнить недостаток в общении беседами со мной, но я долгих разговоров с Ирнаром сторонилась. Что-то в его медоточивом тоне было от змеиного. Будто вот-вот улыбнётся, и меж зубов покажется раздвоённый язык.

В общем, чёрт знает что происходило…

Все вокруг темнили. Отмалчивались. Недоговаривали. И в первую очередь генерал Эревин. Откровенность за откровенность… как же!

Я вздохнула и прошлась до полосы деревьев, за которыми скрывались домишки городской окраины. Ночь постепенно вступала в свои права, с реки начинало сильнее тянуть холодом, но костры и настоянный на терпких лесных травах медовый напиток не давали гуляющим замёрзнуть.

Мимо меня с хохотом пронеслась Малана. Младшая сестра шорника Серевеза, разрумянившись, притворялась убегающей от рослого русоволосого северянина, который с готовностью принимал правила игры. Давал ей фору, но глаза уже блестели в предвкушении.

И девки. Гуляющих держали в тепле костры, горячий мёд и тахтарские девки — кто-то из них за зиму успел изголодаться по таким гуляниям, кто-то голодал всю жизнь по таким вот «преследователям» — настоящим воинам, мечом доказавшим свою силу.

Я покачала головой и неожиданно перехватила взгляд Тусенны. Я и не заметила, что Нянька бродила рядом, но не удивилась. Она умела появляться в нужное время в нужном месте как по волшебству.

— Что косишься? — хмыкнула она.

Я повела плечами:

— Да не кошусь я. Просто… негоже тахтарским девкам так за ними увиваться. Северяне здесь не навсегда.

— Да будет тебе, — упрекнула нянька. — Пусть себе милуются. Мы-то с тобой пустоцвет, а они пусть гуляют, сильных мужиков Тахтару нарожают. От таких-то молодцов! Беды не будет.

Я обхватила себя за плечи, запрокинула голову, всмотрелась в звёздное небо. Может, Нянька и права. Может, во мне зависть говорила. Божья невеста — только божья невеста, никому она больше не суженая, никогда и никому не жена.