Но, видимо, у него была причина нанести этот визит и она была достаточно веской, чтобы от неё не отказываться.

— Есть предположения, что это могло быть?

— Есть.

Ирнар кашлянул и снова дёрнул себя за манжету:

— Не поделитесь?

— Пока рано делать какие-то выводы. Я собираю улики. И если их окажется достаточно для того, чтобы подтвердить мои подозрения, я вам о них обязательно расскажу.

— Вы всё-таки предполагаете, что в Башнях могли засесть недобитки? Враждебные Империи обладатели дара?

Какая прелесть… Ирнар никак не хотел сдаваться. Так и кружил стервятником в надежде хоть на какую-нибудь, пусть даже крохотную поживу.

— Разве не за этим мы сюда направились? Кажется, никто из этого секрета не делал. Здесь последний родовой оплот бунтовщиков. Самые глухие и отдалённые их гнёзда расположены в южных лесах. Конечно, это повод подозревать, что если где-то они и скрываются, то наверняка в этих местах. Не находите?

На душе и без того было паршиво, а этот пустой разговор и настырность Ирнара грозили окончательно его испоганить.

Генерал притворился, будто обдумывал его последние слова, прежде чем кивнуть:

— Полагаю, вы правы. И вы наверняка уже смогли отыскать какие-то свидетельства их возможного возвращения в Башни?

Арес поднялся на локтях и, стараясь не обращать внимания на разгоравшийся в левом боку пожар, опёрся спиной о подушку. Сидеть не сидел, но уже не ощущал себя таким беспомощным, лёжа пластом.

— Сказать откровенно, меня слегка удивляет ваша настойчивость. Вы так жаждете влиться в расследование? Так, может быть, и у вас есть чем со мной поделиться?

Стоило отдать ему должное — Ирнар сумел сохранить лицо и отступить на прежние позиции, не понеся потерь. Развёл руками и с искренней печалью качнул головой:

— Увы, мой друг. До ваших навыков мне слишком далеко. И многие тахтарцы подобно вам, путают моё любопытство с назойливостью. Я потому, пожалуй, и настойчив с вами сверх всякой меры, за что прошу меня извинить. Неопределённость угнетает. И я пока не чувствую здесь себя полезным. Но я уверен, это временно.

Он хотел сказать что-то ещё, но его витиеватый монолог, призванный замаскировать отступление, прервали.

— Генерал Ирнар, я вынуждена попросить вас оставить генерала Эревина. Ему требуется уход и покой. Прошу вас.

На пороге стояла Велена с деревянной коробочкой и ворохом свежих повязок в руках. Комната, по которой гулял лёгкий ветерок, снова наполнилась едва слышным ароматом мяты.

Глава 41

Она говорила мало. Точнее, не произнесла ни слова с тех пор, как выпроводила за дверь Анхеля Ирнара, всю дорогу до выхода ворковавшего о её блестящих целительских талантах и невероятной силе ворожейских навыков.

Маленькая дурочка. Ведь если даже Ирнару такой впечатляющий прогресс показался удивительным, то что говорить о том, кто знал, насколько тяжело был ранен. О чём она только думала? Неужели надеялась, что ему с концами память отшибёт?

— Садиться вам ещё рано, — пробормотала она, осматривая его повязки.

Будто разбуженный звуком её голоса, он только сейчас обратил внимания на её руки.

— Что это?

Она подняла на него непонимающий взгляд.

— Ваши ладони. Что с ними?

Ворожея потупилась.

— Ерунда. Почти зажило. Даже шрамов не останется.

Он хотел возразить, потребовать не уходить от ответа. Хотел прямо сейчас вытрясти из неё чёртово признание, но… её израненные ладони коснулись кожи над повязкой, и мысли безнадёжно спутались.

Он невольно втянул в себя воздух, и она отпрянула.

— Больно?

Очень. Ты даже не представляешь себе, как, маленькая ведьма.

— Продолжайте.

Нежные пальцы снова коснулись его кожи, но на этот раз он был худо-бедно готов. Сцепил зубы и прикрыл глаза, стараясь не забыть, как дышать.

— Генерал… часто захаживал?

Она молчала, и он приподнял веки — девчонка осторожно сдвинула край повязки, внимательно рассматривая верхние края раны.

— Был здесь несколько раз до того, как вы пришли в себя. Справлялся.

Он кивнул.

— О чём-нибудь спрашивал?

Она заметно нахмурилась.

— Только о том, каковы прогнозы и как скоро вы очнётесь. А так всё больше отирался поблизости. Зачем-то цветы приносил, — она наморщила лоб. — Это какой-то столичный обычай?