Северянин и не подумал посвящать блондина в тайны своего расследования, и я уж точно не буду делать это за него.

— Думаю, вы можете справиться о нём в гостином доме.

— Что я и намеревался сделать, но его отряд… там остались только дежурные. И они ничего вразумительного мне не сообщили. Остальные солдаты, насколько мне известно, разбрелись по городу — помогать.

Только вы, генерал, слоняетесь без дела, верно?

Но в слух я этого не сказала. Только пожала плечами.

— Очевидно, у него какие-то очень важные дела. Особенно если учесть произошедшее накануне.

Не в том я была состоянии, чтобы продолжать пустые беседы, и уже собиралась с ним распрощаться, сославшись на важные дела, когда почувствовала хватку на своём предплечье — цепкие пальцы впились в кожу, всё ещё слишком чувствительную из-за не успевших сойти синяков.

Мои брови сами собой поползли наверх:

— Генерал?..

Он продолжал смотреть на меня с благожелательностью, которая никак не вязалась с его мёртвой хваткой, и это создавало жуткий контраст, от которого внутри у меня невольно похолодело.

— Госпожа ворожея, я бы не хотел казаться назойливым, но… но поймите. Я прибыл в этот город помогать, облегчить задачу и вам, и генералу Эревину. Но все вокруг относятся к моим благим намерениям так, будто я недостоин даже шанса на то, чтобы попытаться выполнить свою миссию. Я нахожу это… прискорбным. Мы ведь с вами на одной стороне.

Я опустила взгляд с его бледных, будто выцветших глаз на сжимавшие мою руку пальцы.

— Если мы на одной стороне, сейчас вы делаете всё, чтобы я в этом засомневалась.

Он позволил себе паузу, прежде чем хватка ослабла и я высвободила руку, отступив от него на шаг. Тонкие губы блондина плаксиво скривились. Он ухватился за свисавшую с поясной цепочки печать и принялся её потирать, будто только это и могло сейчас его успокоить.

— Ах, ради всего святого, госпожа ворожея, не принимайте это на свой счёт. Я забылся. Всего лишь не хотел, чтобы и вы оставили меня без ответа. После вчерашней ночи я, как и все, сам не свой…

Он продолжал опутывать меня затейливой паутиной извинений, но в какой-то момент его слова слились в однотонный гул — и вовсе не потому, что я перестала вслушиваться в то, что он говорит. Что-то происходило.

Что-то… страшное и непонятное. Что-то такое, отчего внутри у меня разверзалась кошмарная пустота.

И сейчас. Вот сейчас, сейчас я пойму, что я только что ощутила, но…

— …госпожа?

И меня будто выдернули на поверхность из-подо льда. Я едва сдержалась от того, чтобы не глотнуть воздуха, хоть и не задыхалась.

Что это, бесы меня задери, только что было?..

Ирнар всматривался в меня со смесью лёгкого недоумения и обеспокоенности.

— Вы словно… застыли. Если я так вас напугал своим непростительным поведением, приношу свои искренние извинения. Готов понести любое наказание за содеянное. Вокруг чёрт знает что творится, всё вверх дном, и я позволил себе…

— Прошу вас, — мне просто хотелось, чтобы он наконец замолчал, — не беспокойтесь об этом. Нам всем сейчас нелегко, и я принимаю ваши извинения. Желаю вам найти генерала Эревина и отыскать с ним общий язык. Уверена, это не так сложно, как вам кажется. Особенно если мы все и впрямь на одной стороне.

Не знаю, что заставило меня произнести последнюю фразу, но гадать об этом я не собиралась. Вот теперь ничего не хотелось так сильно, как оказаться в доме на холме и на время закрыться от всего, побыть хоть ненадолго в тишине, унять кровоточившее сердце, просто перевести дух.

Я оставила генерала Ирнара наедине с его заботами, только бы поскорее оказаться под крылом у Няньки. Одна она и могла мне сейчас помочь. Да хоть просто чаем травяным напоить, рассказать мне, что творится в городе и нужна ли там сейчас наша помощь.

В дом входить не пришлось — Нянька встретила меня у крылечка. Растрёпанная и будто в одночасье постаревшая на несколько лет.

Я невольно замедлила шаг. Сердце заколотилось о рёбра.

— Няня?.. Няня, что…

— Ох, дитятко, — всхлипнула Нянька и прижала руки к лицу. — Ох, моё дитятко…

Глава 48

После ухода Велены в мальчишке будто что-то надломилось. Прежде он почти наверняка стал бы язвить и огрызаться, провоцировать Ареса на жестокость — сделал бы всё, чтобы заглушить внутреннюю боль ранами на собственной шкуре.

Но Велена всего несколькими фразами раздавила в нём всякую волю к сопротивлению. И Волчонок, исковеркавший из-за своей неразделённой любви свои душу и тело, едва не задравший своего генерала, учинивший бойню в Тахтаре — сдался.

И то, к чему Арес готовился как к неизбежному, тяжкому долгу, превратилось в сеанс продолжительной исповеди. Из которой он вынес, пожалуй, куда больше, чем мог ожидать.