Он опустил руку на рукоять притороченного к поясу меча и сжимал, пока не занемели пальцы. Внутри вместо сердца ворочались осколки битого стекла, царапали и резали всё, до чего умудрялись дотянуться.

— Это абсурд.

Она обхватила себя руками, как делала всегда, когда ей становилось не по себе.

— Это закон, генерал. И нам следует с этим смириться.

— Вы сами слышите, как дрожит ваш голос?

Он шагнул ей навстречу, проигрывая битву с самим собой. Она не попятилась, не отступила.

— Вы ведь боитесь, Велена. Вы упрямитесь мне на словах, но вы боитесь. И нет в вас желания следовать вашим кошмарным законам.

— Не делайте этого, — прошептала она. — Это… жестоко… нечестно.

— Плевать. Послушайте. Высвободите дар.

— Что? — она вскинула голову, уставилась на него в недоумении.

— Вы слышали. Этот ваш чёртов обряд, он будет на людях, так ведь? Все будут там, я буду там. Высвободите дар. Чтобы все видели, что я его видел. Его увидит Ирнар. И вы спасены.

Лёгкая тень набежала на её обескровленное лицо.

— Для Столицы. Вы хотите…

— …я хочу закончить всю эту историю с костром.

— Чтобы отвезти меня в Столицу. Где у меня появится венценосный хозяин. Где вы уже не властны принимать решения так свободно, как здесь.

— Вы всё неверно понимаете.

— Но вы хоть сами знаете, что происходит с теми, кого вы отсылаете в Столицу? Ведь вы не знаете наверняка.

— А вы питаетесь слухами и продолжаете лепить из Империи пугало! Велена, сейчас не о Столице речь. Речь о том, чтобы вас спасти.

— Да почему вы так хотите-то меня спасти?! — в сердцах воскликнула она.

Не может быть, чтобы она не понимала. Да и могли хоть какие-нибудь слова даже близко описать все эти «почему»?

— Вам это всё-таки неочевидно?

Она мотнула головой. И он хотел бы ей сказать, но верные слова никак не шли на язык. Оказывается, в некоторых вопросах честность даже для него становилась проблемой.

Но ведь и помимо главной, было множество других причин.

— Вы спасли мне жизнь. Я намерен отплатить вам тем же. И прекратите мне твердить о долге. Что бы вы ни говорили, роль бесправной жертвы вас абсолютно не прельщает.

И здесь он, кажется, дал маху, перегнул. Зелёные глаза так и полыхнули пламенем праведного гнева.

— Не выдавайте свои наблюдения за истину. В слабоволии я вам меня обвинить не позволю. Я верна своему долгу и своим обетам.

Он смотрел на неё и смотрел. И отказывался верить в то, что видит в последний раз.

— Хотел бы я похвалиться, что так же верен долгу, как и вы. Но с тех пор, как я мог с чистой совестью утверждать подобное, прошло слишком много времени, случилось слишком многое.

Она спрятала глаза. Наверняка боялась того, куда ведёт этот разговор.

— Это «многое» ничего не меняет для меня. И ничего не должно менять для вас.

А ему-то казалось, что раны тяжелее, чем на поле боя, нигде не получить…

— Я не имею права ни к чему вас принуждать. Но всё-таки надеюсь, что ещё могу просить. Высвободите дар. Просите о чём угодно, но не просите меня отступиться.

Она молчала. И молчала. И молчала. И этим, жестокая, как будто дарила надежду, но…

— Уходите, — она отступила на шаг, подальше к стене, словно искала у неё защиты. — Уходите. Вот о чём я вас прошу. Уходите!

* * *

Арес ворвался в сарай, и от его удара дверь едва не сорвалась с петель. Сидевший в закутке узник дёрнулся и втянул голову в плечи, очевидно, предположив, что настал его последний час.

Генерал возвышался над сжавшимся пленником, от которого теперь зависело многое, если не всё.

— Я согласен выполнить твою просьбу.

Сейчас он не только с пленником на сделку пошёл бы. Не побрезговал бы и с недобитком договориться.

Волчонок поднял на него заблестевшие глаза.

— Но кое-чего попрошу взамен. Скажи, на что ты готов ради неё? На что готов, чтобы её спасти?

Глава 51

Я сама во всём виновата. И, конечно, должна заплатить. За свою глупость, безответственность, слабость и бессовестное пренебрежение своей главной обязанностью — хранить, оберегать этот город всеми возможными способами.

На что ты позарилась, дурочка? Что себе навоображала? Жизнь за пределами холма? Или, может, даже за пределами Тахтара?

Я прижала руки к щекам и сама ужаснулась собственным мыслям. А ведь так и было, вот только поздно спохватилась. Поздно сообразила, как это опасно — даже находиться с ним рядом.