– Пусть с ним всё будет хорошо. А мной всё кончено. Я теперь позор семьи. Навсегда.

Милена глубоко вздохнула. Потом проговорила негромко:

– Знаешь, Элли, когда я первый раз от Андреаса услышала, что я – позор семьи, а потом прочитала то же самое в «Дворянском вестнике», долго убивалась. Ведь я не хотела Розетте никакого позора! Но не могла я жить с мужем-бароном. Он уже на свадьбе начал моим подружкам глазки строить. С первого дня изменял, а сам ревнивый был – ужас! Сначала за ворота выйти не позволял, потом – из замка, наконец – из спальни. Кое-как сбежала. Папа сначала меня не понял, хорошо, что мама поддержала. Сколько было слёз, сколько нервов! Но ничего, справилась. Через пару лет за второго вышла – не дворянина по крови, но богатого. Думала, любит меня, буду как за каменной стеной. А оказалось, ему только титул мой графский нужен, чтобы дела устраивать. Снова ушла – тогда и опубликовали ту статейку, мол, беспутная дочь графа порхает по мужикам. Там, конечно, как-то иначе было написано – вроде, «Милена меняет мужчин в зависимости от времени года…» Я была в ужасе! Какие времена года? У меня, кроме тех двоих, и не было никого! Вот тогда я поплакала – и рукой махнула. Решила, буду жить, как хочу. Ошибок, конечно, наделала много, но небо на землю не рухнуло. Я поняла: боль пройдет, шелуха осыплется. Главное – жить. Да так, чтобы не обижать никого и самой по мелочам не обижаться.

Сестры сидели на пестром ковре, пока небо за окном не стало темно-лиловым. Милена предложила Элли отправиться в свою комнату – и та вздрогнула. Выйти из каминной? Значит, придется объясняться с отцом, с братом. Видеть глаза прислуги: понимающие, презрительные, ехидные. Отводить виноватый взгляд от Генриора – ему тоже пришлось несладко. Элли вздохнула и решилась:

– Конечно, я выйду, – тихо проговорила она. – Если ты сможешь меня отвезти. Нет, не к Дену! Не к Дену. Просто в управу, к стражникам. Я смогу сказать, убедить…

– Элли, перестань. Сейчас ночь, не надо никуда ехать. Надо просто отдохнуть. Подожди минутку.

Милена ушла, плотно прикрыв дверь, и Элли услышала, что она кому-то настойчиво объясняет, что маленькую графиню беспокоить не нужно. Вскоре сестра вернулась – принесла пижаму, подушку, простынь и клетчатый плед.

– Будешь спать здесь, на диванчике, – определила она. – А завтра будет видно.

Милена не сказала Элли, что не собирается ждать следующего дня. Внутри нее, быстрой, прямой, деловитой, всегда горел едва сдерживаемый огонь. При мысли, что придется томиться до утра, он жег душу просто нестерпимо.

Она вышла из каминной комнаты и нашла Генриора – это было нетрудно, тот руководил слугами, которые прибирали в Белом зале: они уже смели серпантин, сняли праздничные украшения и фонарики, а теперь иначе расставляли столы. Голос у него был такой же, как всегда: уверенный, низкий, отчетливый, но, если прислушаться, можно было понять, что он прячет за уверенностью и раздражение, и надрыв, и печаль.

– Генриор! – Милена решительно шагнула к нему. – Как вы?

– Я? – искренне удивился Генриор и встал посреди зала, опершись на высокую спинку подвернувшегося стула. – Госпожа Милена, вы интересуетесь моим самочувствием? Правда?! Когда весь уклад замка летит к чертовой матери, вы спрашиваете, как дела у дворецкого? У недалекого, черт побери, старикана? У лопуха-дворецкого, который проворонил всё, что мог?

– Генриор! – с упреком воскликнула Милена, поражаясь, что такой хладнокровный человек чертыхается и выходит из себя. – Во-первых, вы не дворецкий, а управляющий. Во-вторых, ничто никуда не летит. А в-третьих, нам с вами нельзя терять голову. Кто-то же в этом доме должен оставаться в хорошей форме! И не называйте меня, пожалуйста, госпожой, ведь вы знаете меня с младенчества. Давайте хоть мы с вами будем не истерить, а заниматься делами.

– Собственно, я и занимаюсь, чем могу! – Генриор выразительно обвел глазами зал, хотел сказать что-то еще, но с досадой махнул рукой. Потом проговорил уже более спокойно:

– Милена, простите меня, старика. Вы правы. Вы молодец. Не надо терять голову. Что, по-вашему, от меня требуется?

– Для начала – успокоиться.

– Уже. Дальше?

– Надо поехать в управу, Генриор. Прямо сейчас. Это не так далеко. В Тиссе.

– Я не ослышался? Зачем?

– Надо узнать, что с этим парнем – с Деном.

– Зачем?! – громче повторил Генриор. – Неужели так важно, что будет с этим подлецом, который…

– Да не подлец он, похоже… – устало возразила Милена. – Молодой дурак. Романтик-переросток. Тыква вместо башки.

– Что?!

– Генриор, завтра его переведут в тюрьму, с деревенскими не церемонятся. Если мы не поедем сейчас, всё будет кончено.

– Ну и пусть!

– Я когда-то изучала законы. Знаете, сколько сельчанин может получить за дружбу с дворянкой в нашем прекрасном человеколюбивом королевстве? Двадцать лет!

– И пусть! – исступленно повторил Гериор.

– Генриор! Но ведь вы не такой жестокий! Два десятилетия провести в камере только за то, что его полюбила графская дочка? За гитару? За янтарный кулончик? А если в суде докажут, что между ними была… ну, сами понимаете, какая связь, его приговорят к казни! К казни, слышите? А доказать проще простого – большой скандал, свидетели, фотографии. И тогда ему отрубят голову!

– И пусть... – голос Генриора дрогнул, он нервно выдохнул, и Милена поняла, что тот колеблется.

– Да ведь Элли никогда себе этого не простит! – воскликнула Милена. – Её жизнь тоже сломается. Поедем, Генриор!

Он тяжело вздохнул, с грохотом задвинул стул, помолчал, пристально глядя на худенькую, хрупкую, но такую решительную Милену:

– Эх, девочки-девочки... Ладно, не одной же вам ехать, графиня. А у вас, уж простите, ума хватит. Поехали, Милена.

Глава 14. Серый город