– Что вы несете?! – воскликнула Милена и в бешенстве вскочила. – Какое вы имеете право так разговаривать? Я завтра же… то есть сегодня же!.. буду жаловаться главе управы!

– Да жалуйтесь хоть королю… – вздохнул Иголтон и снова стал утомленным и печальным. Он не спеша уселся в свое кожаное кресло, постучал карандашом по столу. – Знаете, господа, не ваше дело первое, не ваше последнее. И глаз у меня наметанный. Когда парень виноват, я сразу вижу, меня не проведешь. И такого не жалко: натворил – пусть головой отвечает. А вот если он по молодости, по глупости, по общему согласию с дорогой кралей связался…

– Не смейте так! – резко перебил Генриор. – Соблюдайте приличия!

– Да ладно вам. Ну, хорошо, с дворяночкой. Так сойдет? Связался – и завяз! Родители девицы кудахчут, девочку в пансионат, мальчика – за решетку. Ведь закон такой! Погулял – значит, была связь. Даже если он ее пальцем не тронул – виноват. И жизнь парня – пополам. А то и вообще жизни лишится.

– А я не помню такого! – горячо возразила Милена, крепко схватив Эллину ледяную руку. – Если и были такие ситуации, то много лет назад! И у нас совсем иной случай! Генриор, скажите!

– Я спрошу только одно, – тихо, но четко произнес Генриор, прислонившись к стене. – Что мы должны сделать, чтобы Денис Дин был освобожден? Как вижу, Иголтон, вы тоже в этом не заинтересованы, и человек вы порядочный, хотя надеваете иной раз маску пошляка.

– Ничего, – серьезно сказал Иголтон, поправив очки. – Нельзя сделать ровным счетом ничего. Бумага есть, и она подписана двумя представителями дворянства. Плюс фотодокументы. Плюс сам обвиняемый не отрицает связи. Закон есть закон. Тюрьма есть тюрьма. И сами понимаете, тюрьма – это еще в лучшем случае, а в худшем… Позвольте не повторять.

– Нет! – воскликнула Элли. Она долго сдерживалась и наконец горько заплакала – затряслись плечи, рассыпались золотые волосы. – Что я натворила! Что наделала!

Милена схватила Элли, прижала ее голову к своей груди, беспомощно глянула на Генриора.

– Дамы, можно попросить вас выйти? – вдруг жестко сказал Генриор и обернулся к Иголтону. – Разрешите поговорить с вами наедине?

– Да пожалуйста! – тот пожал сухими плечами. – Было бы о чем.

Милена бросила на Генриора выразительный взгляд, но подумала и спорить не стала, взяла за руку Элли. «Пусть мужчины побеседуют, – шепнула она сестре. – Может, договорятся».

– Скажите, Иголтон… – произнес Генриор, когда дверь захлопнулась. – Кто подписал эту бумагу? Кстати, я не просто помощник, я официальный представитель графа – отца этих девушек.

Генриор сунулся было во внутренний карман, но Иголтон остановил его:

– Не стоит предъявлять корочку. Она мне совершенно не нужна.

– Я не документ ищу, – мотнул головой Генриор.

– А что? Надеюсь, не пистолет? – ухмыльнулся Иголтон, но глаза его за очками нехорошо блеснули.

– Нет. Вот таблетки от головной боли, очень хорошие и дорогие. Выпейте. Вам будет легче.

Иголтон посмотрел на Генриора с любопытством, но блестящий блистер с синими мелкими таблетками взял. Повертел его в костлявых ладонях, щелчком выбил таблетку, кинул под язык. Налил в граненый стакан воды из пузатого, не слишком чистого графина, выпил залпом.

– Терять мне нечего, надеюсь, полегчает, а нет, так лучше помереть от неизвестной таблетки, чем век мучиться на этой дрянной работе, – ухмыльнулся Иголтон. – Кстати, как вы догадались, что у меня болит голова?

– Вы выглядите утомленным. Не беспокойтесь, я не отравитель и уж тем более не чародей. Это всего лишь отличное обезболивающее.

– Так что вы пристаете с расспросами? Я все сказал вашим дамам. Раз есть бумага с двумя подписями, будет тюрьма. И стоит только надеяться, что тюрьма, а не плаха. Кстати, ваше имя?

– Генриор Ларос. Так кто же подписал этот документ?

– О, в этом кабинете допрашивать могу только я! – рассмеялся Иголтон, показав длинные желтоватые зубы. – Да и какая вам разница, Генриор Ларос? Такие дела не имеют обратного хода.

– И всё-таки? Я думаю, что бумага составлена не здесь, а в замке сразу же после происшествия. Так кто же поставил автографы? Дайте угадаю. Первая подпись – граф Андреас Розель, так?

– Допустим.

– Да уж... Этот мальчишка давно отбился от рук. Но кто же второй? Кто-то из гостей? Неужели герцог Крис Готц?

– Совершенно верно.

– Да… – протянул Генриор и замолчал. Наконец он глубоко вздохнул, посмотрел на Иголтона, сказал с тоской: – Я думал, что лучше разбираюсь в людях. Андреас – это понятно, он с детства был таким. А вот Готц мне казался довольно добрым человеком. Он же прекрасно понимал, какую роль сыграет его подпись. Конечно, разбитые чувства, ревность – это понятно. Но ведь если бы не второй росчерк, дело обошлось бы банальным арестом. Уж точно не плахой. Так?