И по какой-то причине, услышав от него, что он гордится мной, я почувствовала, что достигла чего-то большого.

Чего-то удивительного.

Чего-то экстраординарного.

Вот как много он для меня значил.

— Все благодаря тебе, — выдохнула я, ошеломленная своими собственными мыслями. — За твою помощь. За наш эксперимент.

— Это все ты, preciosa. Я не написал ни слова. Это сделала ты.

***

Сегодня была последняя ночь Лукаса в Нью-Йорке. В Штатах. В моей квартире, в моей постели, в моем часовом поясе. И с каждой секундой, приближавшей нас к завтрашнему утру, мое настроение падало на дно.

Вместе с моим сердцем.

За неделю, которую мы провели вместе в моей квартире, мы ни разу не обсуждали, что будет дальше, после того как он и Тако сядут на тот рейс и вернутся в Испанию. Навсегда. Как будто никто из нас не хотел лопнуть тот блаженный пузырь, в котором мы оказались. И это, вероятно, было ошибкой.

Не вероятно, а определенно.

Но что я должна была сказать? Как бы я подняла эту тему? Эй, Лукас, я влюбилась в тебя. И я знаю, что твоя жизнь на дне, и я знаю, что ты изо всех сил пытаешься смириться с тем, что ты потерял, и с тем, кем ты являешься сейчас, но кто мы друг другу?

Это было бы так эгоистично.

Даже мысль о том, чтобы обременять Лукаса этим разговором, вызывала у меня тошноту. Все, чего я хотела, это защитить его, сделать все лучше для него, увидеть, как он найдет свой путь и преуспеет в своей новой жизни, и я знала, что отношения на расстоянии с тем, кого он встретил всего несколько недель назад — не способ облегчить все это.

Или так оно и было?

В тот момент я не знала. И от этого мне стало так невероятно грустно.

Так что да, мое настроение резко испортилось.

И Лукас это заметил. Конечно, он заметил.

Вот почему он весь вечер пытался заставить меня улыбнуться. Он даже не сдерживался перед Аароном и Линой, когда мы встретились с ними за его прощальным ужином. Он держал меня за руку, касался моей спины, шептал мне на ухо и просто… вел себя как мужчина, которым я хотела, чтобы он был для меня. Как будто он был моим.

Стоя в ванной перед зеркалом и чистя зубы, я проверила свой телефон.

У меня была куча сообщений от Лины. Это вполне понятно. Она знала, что между нами что-то было, и я должна была ей все объяснить. Но я надеялась, что это может подождать до завтра. Она также сможет справиться с последствиями моего разбитого сердца, если не будет слишком злиться на меня. Два зайца одним выстрелом.

Выключив телефон, я положила его экраном вниз на туалетный столик и продолжила смотреть в пустое пространство, пока не закончила и не приготовилась ко сну.

Я вернулась в спальню и обнаружила, что Лукас застегивает молнию на своем рюкзаке. Тако был у его ног. От этого зрелища мне захотелось кричать. Это заставило меня разозлиться на себя, на время за то, что оно пролетело так быстро, на судьбу за то, что наши пути пересеклись только для того, чтобы забрать его у меня.

Что бы он сказал, если бы я взяла этот дурацкий рюкзак, подбежала к окну и выбросила его?

Что бы он сказал, если бы я попросила его остаться? Он не мог оставаться более трех месяцев без визы. Но я могла бы спрятать его и Тако.

Что бы он сказал, если бы я сказала ему, что меня не волнует то, что, по его мнению, он может или не может мне дать? Я бы взяла это. Я бы сама переехала в Испанию. Я бы…

— Эй, — голос Лукаса заставил меня подпрыгнуть.

В его лице было что-то очень похожее на… боль. Беспокойство.

Он подошел ко мне, и его руки инстинктивно обхватили меня за талию.

— О чем ты думаешь? — спросил он меня.

— Честно?

Он кивнул.

— Я думала о том, разозлишься ли ты, если я выброшу твой рюкзак в окно.

Он рассмеялся, и даже это не подняло мне настроения.

— Ты тоже хочешь честный ответ?

— Всегда.

— Я бы не был так уж зол из-за этого, — его руки обхватили мое лицо. Он приподнял мое лицо и посмотрел прямо в глаза. — Не думаю, что когда-нибудь смогу злиться на тебя, Рози. Не совсем.

Я нахмурилась и спросила сквозь надутые губы: — Почему?

— Потому что все, что ты делаешь, имеет свою причину, — его большой палец прошелся по моей нижней губе, стирая эту надутость с моего лица. — Так что, если бы ты выбросила все мои вещи, я бы знал, что это не было иррационально. Я бы с улыбкой схватил свою куртку и пошел спасать то, что осталось.

Своего рода давление, которое я очень хорошо знала, пронеслось от моей груди к лицу, накапливаясь за веками.

— Мне это кажется довольно иррациональным.

— Возможно, — признал он. — Но это не имело бы значения, потому что я бы знал, что это значит. Почему ты это сделала. И это достаточно веская причина, чтобы улыбнуться.