— Фасолинка, — сказал папа, когда я закончила. — Почему ты вообще решила, что должна скрывать это от меня?

Я икнула и сказала ему: — Я боялась, что ты разочаруешься во мне. Будешь бояться за меня, в то время как мне было страшно за нас обоих. Я... не хотела слышать, что единственный прыжок веры, который я когда-либо совершила, был ошибкой. Я не думала, что ты поймешь. Я подумала, что, возможно, ты осудишь меня. Я не знаю.

— Конечно, я боюсь, — ответил папа. — Я боюсь за тебя. И всегда буду, Фасолинка. Но это часть любви к человеку. Ты хочешь, чтобы они процветали, преуспевали, осуществляли любую мечту, к которой они стремятся, но ты также хочешь защитить их. Смягчить любой удар, который может последовать. Но я никогда не разочаруюсь в тебе, — он сделал паузу, а затем добавил: — И я всегда буду стараться понять тебя, Фасолинка.

Я крепко обняла его.

— Даже если ты никогда не читал любовных романов?

— Все когда-нибудь случается в первый раз. И кого волнует, что думает такой старик, как я? Кого волнует, что кто-либо думает? — он вздохнул. — Тебе не стоило скрывать это от меня.

И мне действительно, действительно не стоило этого делать.

Мне также не стоило скрывать от Лукаса, что я на самом деле к нему чувствую. Что я люблю его. Даже если бы это ничего не изменило.

Жизнь была слишком коротка, слишком хрупка, чтобы хранить секреты и жить полуправдой. Даже когда мы думаем, что защищаем тех, кого любим. Или защищаем себя. Наши сердца. Потому что реальность такова, что без честности, без правды мы никогда не будем жить полноценно.

И я начинала понимать, насколько сильно.

— А теперь об этом мальчике... — сказал после этого папа, напомнив мне о том времени, когда все было намного проще, потому что я была всего лишь Фасолинкой, а папа мог все исправить тарелкой вафель на ужин.

Но я больше не была ребенком, а Лукас не был мальчиком, чье имя я написала в своем дневнике.

Лукас был тем мужчиной, в которого я влюбилась. Мужчиной, за которым я гналась по аэропорту в попытке стать героиней своего собственного романа. Только в этой истории герой улетел и оставил меня на земле с разбитым сердцем.

Стук напугал меня, заставив мой взгляд метнуться к двери.

— Рози, cari~no(исп. милая), — сказала Лина, глядя на меня так, как могла бы смотреть только твоя лучшая подруга. Как будто она была готова убить любого, кто причинил тебе боль, но также и дать тебе по голове, если ты сделал что-нибудь глупое. — Твой папа позвонил мне. И надо же, Джо не врал. Ты выглядишь дерьмово.

Я не знала, было ли это из-за выражения ее лица или из-за того, что я нуждалась в своей лучшей подруге и держала ее подальше из-за собственной глупости, но я снова разрыдалась.

Лина бросилась к кровати, и, прежде чем я успела осознать, что происходит, ее руки сомкнулись вокруг меня.

Она подождала, пока я все выпущу, снова, как и в случае с папой, только на этот раз все было по-другому. Потому что это была Лина, и в мире не было никого, кто понимал бы меня лучше, чем она.

Через некоторое время мы легли на бок, ее тело вытянулось рядом со мной, и я рассказала ей все. Как и должна была сделать, когда поняла, что влюбляюсь в ее двоюродного брата. Когда я закончила, Лина оставалась спокойной, на ее лице читалось понимание.

— Мне так жаль, Лина, — пробормотала я, мой голос был скрипучим и грубым от всех этих разговоров и слез. — Я не хотела скрывать это от тебя. Не так долго, но все произошло так... быстро.

Она потянулась к моей руке и сжала ее в своей.

— Я все понимаю, хорошо? — призналась она, пожимая плечами. — Возможно, мне было немного… тяжело от мысли, что вы двое вместе. И это было несправедливо по отношению к тебе или Лукасу.

— Думаю, это уже не имеет значения.

— Имеет, Рози. Ты моя лучшая подруга, и я люблю тебя, — она схватила меня за руку. — Так что, конечно, это имеет значение. Кроме того... мне очень трудно злиться на тебя, когда ты плачешь. Это все равно что пнуть милого, но очень грустного щенка.

Это только напомнило мне о Тако, о Лукасе.

Я вздохнула.

— Я сейчас далека от того, чтобы быть милой, и мы обе это знаем.

Она наклонила голову.

— Да, ты права. Ты всегда была уродливой плаксой. Но я все еще люблю тебя.

Это не вызвало у меня смеха, но я почувствовала себя немного… легче. Только потому, что, во всяком случае, у меня все еще была моя лучшая подруга. Это никогда не изменится. Даже после того, как я скрыла от нее нечто подобное.

Лина хмыкнула.

— Могу я спросить тебя кое о чем?

Я кивнула.

— Почему ты думала, что это сработает? — спросила она, и выражение ее лица стало серьезным. — Почему ты думала, что этот... эксперимент со свиданиями приведет к чему-то другому, кроме этого?

Это был очень хороший вопрос, подумала я.

— Я была в отчаянии, Лина. Уход из InTech, чтобы заняться писательством, каким-то образом… усилил давление, которое я оказывала на себя, настолько сильно, что я почувствовала, как меня засасывает. Тянет вниз что-то, что я не могу контролировать. Чем выше были риски, тем более закрытой я становилась. Поэтому, когда Лукас предложил, — у меня перехватило дыхание при воспоминании о его улыбке, — я хотела сказать «да». Потому что это был он, но также и потому, что я хотела, чтобы это сработало. Может быть, каким-то образом я знала, что ему удастся заставить это сработать.