И я догадывалась, что часть меня всегда знала, что пока это он… Я буду вдохновлена. Я влюблюсь.

— Итак, даже после моего собственного опыта с фальшивой любовью, свиданиями и тому подобным, — сказала она, — ты все еще думала, что игра в шарады с кем-то, кто может тебе понравиться, не запутает твои чувства.

— Они не запутаны, Лина.

Ее брови нахмурились.

И прежде чем она спросила, я сказала это, потому что какой был смысл скрывать от нее что-то еще?

— Я люблю его, Лина. Я влюблена в Лукаса. В том, что я чувствую, нет ничего неопределенного или сбивающего с толку.

Лина молчала несколько секунд, что-то в ее глазах изменилось, в них появилось больше понимания.

— Это помогло? — спросила она. — Лукас что-то изменил в написании твоей книги?

— Да, — сказала я ей, и, Боже, я поняла, что мой резервуар был далеко не пуст, потому что мне снова захотелось плакать. — Так много. Он… — я покачала головой.

Она сжала мою руку.

— Расскажи мне.

— Он волшебный, Лина. Он самоотверженный и добрый. Он милый и властный. Ему удалось заставить меня почувствовать себя легче, сделать все лучше. У него самая красивая улыбка. И ты, наверное, не хочешь этого слышать, но секс с ним был чем-то таким, чего я никогда раньше не испытывала, чем-то... — давление в моей груди усилилось, отчего стало тесно. — Лукас — лучший мужчина, которого я когда-либо знала, и я... очень, очень желала, чтобы он хотел меня так же сильно, как я хотела его. Я на секунду подумала, что, возможно, так и есть, а теперь...

Теперь мои глаза снова горели, и если бы я закончила это предложение, мне бы пришлось хватать ртом воздух.

Лина начала моргать, ее глаза в ответ наполнились слезами.

— Не смей тоже плакать, — сказала я ей с прерывистым смехом.

— Господи, Рози. Я понятия не имела, — она покачала головой. — Но я думаю… наверное, в этом есть смысл.

Я нахмурилась.

— В чем именно?

— Знаешь, я подозревала, что вы, ребята, вероятно, встречаетесь, с того момента, как увидела вас вместе, — мой рот открылся, но она остановила меня движением руки. — Может быть, именно поэтому мне было немного тяжело от этой идеи. Даже когда Аарон сто раз говорил мне, что вы, вероятно, не просто занимаетесь сексом, — она пожала плечами. — Я не верила ему, пока он, наконец, не рассказал мне, что Лукас сделал для тебя на той крыше. Ты знала, что Аарон помог ему с фотографиями и тортом? Без моего ведома? Именно в тот момент я осознала. И после этого было действительно трудно не заметить, насколько Лукас стал... другим.

— Другим? — выдохнула я.

— Это проявлялось в том, как он двигался вокруг тебя, как он наблюдал за тобой.

Мое лицо, должно быть, наполнилось невыносимой болью, потому что Лина побледнела.

— Извини, это действительно не помогает, — быстро сказала она. — Ладно, так вторая книга закончена? Готова?

Да, по большей части. Вот как сильно Лукас все изменил.

— Да.

— Ты позволишь мне прочитать ее?

— Я отправлю ее тебе сегодня вечером, когда вернусь домой.

— Я так горжусь тобой, Рози, — она придвинулась ближе, целуя меня в щеку. Когда она вернулась на свое место, то на мгновение посмотрела на меня, и на ее лице появилось веселье. — Не могу поверить, что ты побежала за ним в аэропорт, как настоящая героиня романа.

Я застонала, не потому, что сожалела об этом — я бы сделала это снова, — а потому, что знала, что Лина никогда не позволит мне забыть об этом, даже через много лет.

— Не самая блестящая моя идея.

Мы улыбнулись друг другу, но так же быстро наши губы опустились.

— Он хотя бы назвал тебе вескую причину? — спросила моя лучшая подруга.

Этот вопрос казалось, крутился у меня в голове, и даже после долгих размышлений я так и не нашла ответа. Поэтому я сказала ей лучшее, что смогла придумать: — Прежде чем мы пошли на то первое свидание, он пообещал мне, что никогда в меня не влюбится, — я подвинулась так, чтобы положить голову ей на плечо. — Так что, возможно… возможно, мне не следовало этого забывать.

Лина ничего не сказала, и я тоже.

Мы просто лежали на кровати в тишине, пока не вошел папа и не спросил: — Будете вафли? Олли накрывает на стол.

31. Лукас

Мой телефон снова зазвонил, и на дисплее появилось имя человека, которого я избегал последние три недели. И точно так же, как это происходило каждый день в течение последних двадцати одного дня, звонок прекратился, и на моем экране высветилось сообщение.

Лина: gallina.

Трус.

Я согласен.

Не то чтобы это заставило бы меня поднять трубку.

Во-первых, потому что моя двоюродная сестра была права: я был трусом. Самым большим из всех, кого она когда-либо встречала, как она написала мне вчера. Так зачем же это отрицать?