чего же она коротка! Но расстроиться по этому поводу не успел. Будто нарочно, с

целью как-то разрядить напряженную атмосферу на корабле, один из членов

экипажа жалобно прогудел:

— А может быть, попробуем вернуться домой? Вдруг попадем на полосу?

А?. Я буквально оторопел. Образовавшуюся паузу заполнил голос бортинженера

Г. А. Нефедова:

— С чего это ты вдруг захотел домой?

— У меня там сапоги остались. Я в унтах. А здесь сыро.

Тут оторопел и Григорий Андреевич. Лишь через несколько секунд выдал он

свой ответ. Но зато ответ вполне развернутый. В популярной форме владельцу

оставленных сапог был преподан энергичный совет — временно отложить какие

бы то ни было заботы о сбережении любых частей организма — Григорий Ан-414

дреевич поименно их перечислил, — на которые скорее всего может

перекинуться простуда с промоченных ног.

Ураганный ветер дул поперек полосы почти под прямым углом. Он

энергично стаскивал корабль в сторону и в то же время мало сокращал длину

пробега. Коснувшись бетона в самом начале полосы, я сразу нажал кнопку

тормозного парашюта — и еле удержал корабль от резкого разворота: это

боковой ветер потащил наш парашют в сторону. Не помню уж, как мы шуровали

рулем направления, передней тележкой шасси, тормозами. Так или иначе, машина удержалась на полосе и, пробежав существенно меньше своего законного

пробега, остановилась. Аэродрома хватило.

Ни один из имевшихся здесь трапов не доставал до кабины нашего корабля.

Пришлось нам, неизящно болтая ногами, спускаться вниз на действительно

сырой, талый мартовский снег по аварийной веревке. Когда эта непривычная

операция была выполнена, мы осмотрелись и.. не увидели вокруг себя ничего.

Ничего, кроме летящего косого снега, перемешанного с туманом и дождем. Мура

догнала нас. .

Опадчий тоже сел благополучно. Мы уже знали об этом из подслушанных

радиопереговоров. Он сразу после взлета ушел на большую высоту, не потратил

так много керосина, как мы, болтаясь у земли, и поэтому смог добраться на один

из дальних запасных аэродромов, чуть ли не в Азию.

А судьба третьего (точнее, первого, взлетевшего раньше всех) корабля

сложилась трагически: с ним случилась катастрофа. Конечно, как показал

последующий разбор, несчастья можно было бы избежать. Но такова странная

логика вещей: одна ошибка влечет за собой следующие. Начав со взлета при

погоде, которую следовало бы переждать, и командир корабля летчик В. и

наземное руководство полетами сделали в дальнейшем еще не один промах.

Такая цепь переходящих друг в друга ошибок гипнотизирует. Почувствовав, что

скользишь по этой цепи, надо резко рвать ближайшее ее звено — круто ломать

ход событий. Иначе получается то, что случилось с кораблем летчика В.

Но, стоя на снегу гостеприимно приютившего нас аэродрома, мы о судьбе

разбившегося корабля еще ничего не знали. Товарищи по экипажу говорили мне

разные добрые слова по поводу того, как мы выпутались изо всей этой довольно

паршивой истории. Прав-

415

да, я был не очень восприимчив к комплиментам в тот момент: трудно было

отрешиться от сознания, что и влипли-то мы в «историю» исключительно в

результате моей же собственной не к месту проявленной уступчивости.

Из-за того, что у меня, если можно так выразиться, «не хватило смелости не

проявить смелость».

* * *

Это почти закономерность — наиболее каверзные положения возникают в

воздухе чаще всего при выполнении самых что ни на есть ерундовых заданий.

В так называемых серьезных полетах — на предельные скорости, вибрации, перегрузки, штопор, — когда, казалось бы, как раз и следовало ожидать

всяческих неприятностей, они случаются очень редко. Возможно, в этом

обстоятельстве — «ожидании» неприятностей и, следовательно, готовности

встретить и преодолеть их — и заключено объяснение столь загадочной

закономерности.

Так или иначе, она в полной мере проявила себя в тот день, когда

сверхтяжелые реактивные корабли нашего КБ — скажем прямо, не скупившиеся