1 апреля 1882 года в селении Тисса-Эслар (Tisza-Eszlar), по со­седству с поместьем лидера антисемитов Оноди, исчезла 14-летняя христианская служанка Эстер Солимоси, посланная своей хозяйкой за покупками. Поиски пропавшей ни к чему не привели, и в селении, где жило около 200 евреев, тотчас заговорили о ритуальном убий­стве. Слухи подкреплялись тем, что пропавшая девушка должна была пройти мимо синагоги, где в тот день находились служитель («шамес») Иосиф Шарф и группа прихожан, собравшихся для назначе­ния нового «шохата» (резника скота) в местной общине. Говорили, что девушку заманили в синагогу, сутки держали в погребе, а потом зарезали и выцедили кровь для употребления в пасхальной «маце». Под влиянием этой легенды местные власти направили следствие в сторону синагоги. Через два месяца после исчезновения девушки был найден в реке разложившийся труп в одежде Эстер Солимоси, с обезображенным до неузнаваемости лицом, но без всяких призна­ков насильственной смерти, т. е. типичный труп утопленницы.

Если бы было установлено, что это труп Солимоси, то всякое подо­зрение в ритуальном убийстве отпало бы. Но мать несчастной не признала черт дочери в найденном трупе. Это было невыгодно тем, кто затеял все дело. И вот пошла новая молва: евреи нарочно броси­ли в реку чужой труп, взятый из больницы и одетый в платье Соли­моси, чтобы отвести от себя подозрение. В атмосфере, насыщенной фантастическими слухами, стали пророчествовать и дети. Христи­анские мальчики, игравшие с шестилетним сыном «шамеса» Иосифа Шарфа, слышали от него, будто его отец зарезал девушку. Призван­ный на допрос ребенок сказал, что слышал это от своего старшего брата, 14-летнего Морица. На допросе у судебного следователя Мо­риц Шарф заявил, что он знает лишь о распространяемых по селу слухах и по их поводу пошутил над маленьким братом. Этому прав­дивому объяснению не поверили, мальчик вместе с отцом и матерью были арестованы и посажены в одиночное заключение. В тюрьме под влиянием изоляции и психических внушений со стороны допраши­вавших у мальчика разыгралась фантазия, и он дал следователю по­казания, от которых потом, слишком поздно, отрекся: он будто бы видел через замочную скважину в дверях синагоги, как там реза­ли девушку его отец и трое приезжих «шохатов» и выпускали кровь в сосуд. На этом основании были арестованы трое оговоренных и не­сколько прихожан синагоги, так что вместе с прежними под арестом находилось 15 человек. Юного Морица перевели в соседний уезд­ный город Ниредиаза, поместили в доме местного начальника поли­ции и сулили ему всякие блага в случае, если он согласится принять крещение. От богатых христиан получались значительные суммы денег и подарки для еврейского мальчика, оказавшего столь ценную услугу врагам своего народа.

Следствие затягивалось, а между тем в стране велась бешеная антисемитская агитация. В течение всего лета 1882 года газеты не переставали говорить о страшной драме в Тисса-Эсларе. В своей прес­се и на публичных собраниях антисемиты говорили так, что народ не мог откликнуться на это иначе, как погромами. Началось с напа­дений на евреев в небольших городах, но потом дело дошло до на­стоящих погромов по рекомендованному Истоци русскому образ­цу. В старом центре венгерского еврейства, Пресбурге, возбужден­ная антисемитами толпа бушевала два дня (28 и 29 сентября 1882 г.). С криками: «Да здравствуют Истоци, Оноди, Симони!» толпа двигалась по улицам, разбивала окна в еврейских домах и магазинах, местами врывалась внутрь и грабила имущество. Полиция не могла справиться с буянами, и только подоспевшие войска водворили порядок. По­громы повторились и в некоторых местностях пресбургского коми­тата. Правительство объявило весь комитат на военном положении и грозило суровыми карами погромщикам и их подстрекателям. Антисемиты внесли по этому поводу запрос в парламенте и услыша­ли от министра-президента Тиссы решительный ответ: «Пока я буду на этом посту, я буду защищать личную безопасность не господ раз­бойников, убийц и поджигателей, а порядочных граждан». Оноди и Симони опять заговорили о «владычестве евреев» и о деле в Тисса-Эсларе, требуя репрессий против «зловредной расы». Но Тисса отве­тил, что он не намерен воскресить мрачные предания эпохи абсолю­тизма. Через несколько месяцев антисемиты снова попытались воз­действовать на парламент. От имени христианских жителей округа, где находилось селение Тисса-Эслар, поступила петиция о лишении евреев гражданских прав. В заседании парламента (январь 1883) пе­тицию поддерживали Истоци и его друзья, кричавшие о «завоева­нии Венгрии евреями». Им горячо возражал венгерский писатель Мориц Иокай, напомнивший, что в 1848 году он сам вместе с еврей­скими патриотами завоевывал независимость для Венгрии. Тисса снова высказался против реакционной попытки антисемитов, и пе­тиция их была отвергнута. Следствием этого было то, что «Партия венгерской независимости» исключила из своей среды депутатов-ан­тисемитов, поддерживавших петицию. Тогда антисемиты, сидевшие на левых скамьях сейма, переместились вправо и образовали свою собственную фракцию, которая все более сближалась со своими ес­тественными союзниками, клерикалами.

Не сбылись и надежды, возлагавшиеся антисемитами на исход Тисса-Эсларского дела. Явно тенденциозное предварительное след­ствие, веденное местными властями в «ритуальном» направлении, не было одобрено прокурором судебного округа, взглянувшим на дело беспристрастно. Следствие возобновилось, и дело затянулось до лета 1883 года. Оно разбиралось в окружном суде в Ниредиаза (Nyiregyhasa) в течение шести недель (19 июня — 3 августа). На суде раскрылись все пороки первоначального следствия. Главный свиде­тель обвинения, точнее, жертва обвинителей, мальчик Мориц Шарф, свидетельствовавший против родного отца и на суде, так запутался во внушенных ему показаниях, что они потеряли всякое значение для судей; судебный осмотр синагоги выяснил, что сквозь замочную сква­жину в дверях свидетель не мог видеть всего того, о чем рассказывал. Эксперты доказали, что найденный в реке труп соответствует возра­сту Эстер Солимоси. Защиту подсудимых вели лучшие адвокаты Вен­грии, христиане и евреи: Карл Этвеш, Фридман, Гейман и другие. Наиболее убедительную речь против ритуального обвинения произ­нес государственный прокурор, который охарактеризовал весь про­цесс как организованное «нападение на евреев». Речь частного обви­нителя, антисемита Салая, дышала злобным церковным фанатизмом: он требовал мести евреям во имя Христа, «некогда распятого иудея­ми и ныне распинаемого в символе ритуальных убийств». «Невинно пролитая христианская кровь, — воскликнул он, — привлекла вни­мание Распятого, и Он повелел сыну свидетельствовать против род­ного отца». Один из защитников сказал по этому поводу: «Привиде­ния мрачных веков ворвались в круг идей XIX века. Перед нами вос­кресают страшные призраки религиозного фанатизма: Варфоломе­евская ночь и процессы ведьм». В своей блестящей речи Этвеш ска­зал, что ритуальное обвинение позорит обвинителей, а не обвиняе­мых. Предварительное следствие, которое велось под давлением ан­тисемитов, он назвал «позором венгерского судопроизводства», ибо «дрессировать ребенка в роли свидетеля против родного отца — это самое возмутительное злоупотребление, какое только может быть совершено под покровом формального следственного производства». Защитник указал, что антисемитизм в Венгрии не местного проис­хождения: «Он привезен к нам из чужих стран — из Германии и Рос­сии». Суд вынес оправдательный приговор всем 15 подсудимым. Юный Мориц Шарф, освобожденный из антисемитского плена и возвращенный в родительский дом, отрезвился и с чувством глубо­кого раскаяния рассказал о физическом и душевном давлении, под которым он давал внушенные ему показания.

Взбешенные провалом своего адского плана, антисемиты мета­лись в разные стороны, обвиняли суд в подкупленное™ еврейскими деньгами, грозили народным самосудом и местами пытались устро­ить погромы. Из малых городов и сел. где полиция была бессильна против буйной толпы, евреи убегали в соседние большие города, под защиту войск. Но центральное правительство скоро положило ко­нец этой смуте. Тисса разослал по всем городам циркуляр с требова­нием подавлять в зародыше всякую погромную попытку. Против антисемитизма выступили в своих посланиях и высшие иерархи венгерской церкви — католической и реформатской. Сам импера­тор и король Венгрии Франц-Иосиф высказался с резким осужде­нием об эксцессах венгерских антисемитов. Мало-помалу кошмар кровавого навета и паника погромов рассеялись, и евреи вздохну­ли свободнее.

Боевой антисемитизм как будто исчерпал себя в Тисса-Эсларском деле, в двухлетних напряженных усилиях вызвать крестовый по­ход против венгерских евреев. С середины 80-х годов он идет на убыль. В 1884 г., когда угар еще не прошел, антисемитам удалось провести на выборах в сейм 17 своих депутатов; но с каждыми новы­ми выборами число их сокращалось, да и прежний задор реже про­являлся. Либеральная «Партия независимости», наиболее влиятель­ная в парламенте, крепко стояла за неприкосновенность граждан­ского равенства, но она помнила также условие, под которым неког­да дано было евреям равноправие, и требовала от них полной мадьяризации. В своем манифесте во время выборов 1884 г. партия, по­могшая евреям выпутаться из сетей тисса-эсларского заговора, тре­бовала компенсации: отречения евреев от своих национальных осо­бенностей; она настаивала, как прежде, на коренных религиозных реформах в иудаизме. Слабые элементы еврейства поддавались этим требованиям; чувства страха, с одной стороны, и рабской благодар­ности, с другой, гнали многих до пределов крайней ассимиляции. Бы­стро шла официальная приписка к мадьярской нации: десятки тысяч ранее говоривших по-немецки оказывались в статистике мадьярами по языку. Мадьяры в Венгрии следовали тактике поляков в Гали­ции: они ценили евреев, поскольку те помогали им быть державной нацией. Разница была только в том, что в хасидской Галиции асси­миляция коснулась лишь верхов общества, а в Венгрии она проник­ла глубже.

В первой половине 90-х годов венгерским либералам и незави­симым удалось завершить акт эмансипации евреев узаконением рав­ноправности иудейской религии. В 1893 г. правительство Векерле внесло в парламент законопроект, по которому иудейская рели­гия признается равноправною с католическим и православным ис­поведаниями в смысле свободы перехода из одного исповедания в другое, вследствие чего браки между христианами и евреями призна­ются законными, по какому бы обряду они ни совершались. Против этого законопроекта долго и упорно боролась консервативно-кле­рикальная партия, отстаивавшая последние привилегии господству­ющего католицизма. В обществе и парламенте велась усиленная аги­тация. Собрание католических епископов в Будапеште обратилось с петициями к папе Льву XIII, императору Францу-Иосифу и венгер­скому правительству, доказывая несовместимость законопроекта с достоинством господствующей церкви и ее учением о таинстве бра­ка. Клерикальные газеты грозили взрывом народного негодования против евреев, если «безбожный» проект станет законом. Все это, в связи с интригами Ватикана при венском дворе, тормозило прохож­дение через парламент законопроекта о вероисповедном равенстве. Когда же он наконец был поставлен на голосование и принят почти единогласно палатою депутатов, ему воспротивилась палата магна­тов, цитадель консерваторов. Сделав уступку либеральному прави­тельству принятием проекта в части, касающейся смешанных бра­ков, верхняя палата отвергла ту часть, которая допускала свободу обращения христиан в иудейство. За вторичным одобрением зако­нопроекта в палате депутатов последовал вторичный отрицательный вотум магнатов. Это повело к министерскому кризису и новой за­тяжке дела. Только после двухлетней борьбы палата магнатов, в ко­торую правительство ввело новых членов, уступила и приняла зако­нопроект полностью (1895). Моральное значение этой победы идеи равенства было очень велико для евреев; на практике же значение нового закона сводилось к свободе пропаганды иудейской религии среди иноверцев, которою евреи, чуждые прозелитизма и не имев­шие своих миссионеров, публично не пользовались. Закон имел значение для смешанных еврейско-христианских семей, давая их членам свободу выбора религии и не создавая невольных, фиктив­ных христиан. Это сокращало религиозную ассимиляцию, но не национальную, которая признавалась обязательною в тех самых либеральных кругах, откуда вышла инициатива закона о вероис­поведном равенстве. До идеи национального равенства тогда еще не додумались.

Насколько внутренняя жизнь германских евреев той эпохи от­личалась однообразием, настолько же пестра и полна контрастов была жизнь различных групп еврейства в Австро-Венгрии. Близки к германскому культурному типу были евреи только в немецкой Авст­рии, отчасти также в Богемии и Моравии; еврейские же массы Гали­ции и Венгрии представляют собою совершенно особые духовно­культурные типы.

В Вене и немецкой Австрии утихла уже борьба между старой и новой культурой, и в жизни еврейских общин воцарилась та унылая тишина, какая наблюдается в семьях, покинутых молодыми члена­ми. Еврейская молодежь уходила в окружающую национальную сре­ду, с которой сближалась в общей государственной школе. В Авст­рии, как в Германии (выше, § 6), процент евреев с высшим образова­нием был гораздо больше процентного отношения еврейского насе­ления к христианскому. Составляя в среднем 5 процентов населения, евреи давали от 15 до 20 процентов всех учащихся в средних и выс­ших школах. Вызываемое культурной ассимиляцией отчуждение от еврейства выражалось, однако, сравнительно редко в форме креще­ния. В описываемую эпоху число «выступлений из еврейства» дохо­дило в среднем до 900 человек ежегодно (в Вене число ушедших было пропорционально больше), но и тут не все принимали крещение: пя­тая часть выступивших из общин оставалась безысповедной (Confessionslos).