Брат Лесли конечно же тоже есть. Я больше не запрещаю ему выходить на улицу, наматывать круги возле больницы или слоняться тенью по городу. Я вообще ему ничего не запрещаю.

Вчера он ввалился в переполненную больными больницу, когда мне прямиком в коридоре перевязывали плечо, и без слов зарядил мне кулаком в челюсть. Я не сопротивлялся. Пусть бьёт, мне бы хотелось, чтобы ему от этого стало легче.

С красными глазами, его одежда была испачкана, волосы встали дыбом. Он кричал на меня, но я не мог понять, что он говорит. Все, чего я хотел, это закрыть глаза, всего на минуту или две. Просто закрыть их и успокоить свой разум. Так я и сделал. Они были закрыты всего несколько секунд, когда я почувствовал сильный удар в правую сторону челюсти. Это не так больно, чтобы оглушить меня.

Мои глаза открылись как раз вовремя, чтобы увидеть, как кулак Джереми летит мне в нос. Послышался хруст и лицо обожгло болью. Снова и снова он наносил мне удары, пока его не схватили за руки и вытащили из комнаты, пинающего ногами и кричащего что-то о своем обещании. Потом он исчез.

Я смотрел, как капает кровь, пачкая белую перевязку, и мне хотелось сорвать ее прочь.

Чуть позже я все же нашел его на улице, сидящего прямо на ступеньках и смотрящего вдаль. Я снял пиджак, бросив сбоку, и опустился рядом.

— Ты не оставишь ее в покое, да? — спросил он, все так же с грустной, взрослой осознанностью глядя куда-то вперёд. И хоть Джереми не оборачивался, он знал, что это я.

Я посмотрел на него пустыми глазами.

— Извини, но нет. Я должен убедиться, что она будет в порядке.

Джереми повернул ко мне лицо и со взрослой внимательностью посмотрел.

— А потом... Потом ты оставишь ее в покое?

— Потом... Да.

Слова выскользнули из моих губ так легко, но я прикрыл глаза и сглотнул, чувствуя, что они причинили мне боль. После этого у нас случился серьезный разговор по душам.

— Она же очнется? — спросил Джереми и я увидел, как треснула его маска.

— Очнется, Джереми, — тихо ответил я, глядя, как по пандусу везут пациента в каталке. Мне самому так хотелось верить в эти слова. — Очнется.

— Любишь её? — внезапно спросил он.

Я поднял на него слегка затуманенные глаза и переспросил:

— Что?

— Я говорю, любишь её?

Несколько мгновений Джереми изучающе вглядывался в мое лицо. Взгляд его был непоколебимый, словно он изучал, пытался понять, разгадать, так ли это на самом деле.

— Да, люблю, — выдохнул я.

— Тогда оставь ее в покое, — глаза Джереми ни на миг не сдвинулись, от него веяло увереностью в каждом произнесенном слове. — Если... Когда она очнется, оставь ее в покое. Серьезно и без всяких откатов. Ей так будет лучше. Хватит с нее уже озабоченных мужиков рядом. Дай ей возможность залечить раны.

— Я не могу этого обещать, — тихо проговорил я.

— Почему? — непонимающе спросил брат Лесли.

— Мне нужно убедиться, что она встанет на ноги, а потом... — я хотел продолжить, сказать о том, что ни за что ее не оставлю, что я лучше сдохну, пущу пулю себе в лоб, но что-то меня остановило и я выдал совсем другое: — Да. Я оставлю ее в покое.

Я медленно посмотрел на Джереми и что-то в его решительном взгляде дало мне понять, что лучше мне отступить.

— ... слышишь? Ты слышишь меня?

В глаза тонким лучиком бьёт слишком яркий жёлтый свет — карманный фонарик. Кто-то держит мои веки открытыми.

— Уберите, — мой голос такой хриплый и сдавленный, что мне не сразу удаётся понять, что он принадлежит именно мне.

Кто-то убирает руку от моего лица, и в нос тут же бьёт запах латексных перчаток. Я лихорадочно моргаю.

— Всё хорошо, она очнулась, — незнакомый женский голос звучит с таким явным облегчением, которому я удивляюсь. Она поднимает голову к медсестре: — Иди принеси девушке воды и таблетку.

При напоминании воды мое горло судорожно сжимается и я чувствую, как там сухо. Та другая уходит и доктор смотрит на меня почти что с теплотой и заботой.

— С возвращением, дорогая, — она мягко мне улыбается, потянувшись к некоторым трубкам и отцепляя их от меня. — Ох и страху ты навела на всю больницу.

— Где...

Мой голос обрывается, вконец охрипнув, и мне не удаётся до конца озвучить свою мысль, как будто я совсем разучилась говорить.

— Твой брат в приемной. Переживает за тебя. Сейчас я его позову, — поняв, чего я хочу, врач останавливается и мягко, но проникновенно смотрит мне в глаза. — Мне позвать его?

Мне хочется спросить о том, где Себастьян и можно ли увидеть и его, но в ответ я только киваю.

— Хорошо. Сейчас позову.

— Простите, — выговариваю я, останавливая ее уже в дверях. Врач вопросительно оборачивается ко мне. Наконец мне удается выдавить из себя голос, хоть он и получается полуписклявым и страшно захрипшим.