— Тогда ты обязан был распознать моё настроение.

— Пассивно-агрессивное? Тоже мне – загадка! Вы смахиваете на капризного ребёнка, – откликнулся он. Говоря, он шарил на шкафу и, с торжественным вскриком нащупав бутылку, зубами выдернул пробку. – Не пора бы повзрослеть? – выплюнул; проскакав по паркету, она закатилась под кровать. – Вы пережалели себя: бедная-несчастная, никто не понимает, никто сопли не вытирает, настрадалась-натерпелась…

— Да кто ты такой, чтобы меня упрекать?! – вскипела Эйвилин. – Я не имею права злиться?! Я не имею права скорбеть?! Замолчи! Захлопни рот! С меня достаточно! Ты… – напоровшись на его усмешку, она осеклась. Дураку ясно: он раззадоривал её специально, а она в конечном итоге из-за вспыльчивости попалась в поставленную им ловушку. Только смысла, кроме как в природной мерзостности, она не улавливала. – Не тебе меня судить, – завершила она сдержаннее.

— Видите? Вы загораетесь, как масло от спички, и доказываете, что у вас есть причины изображать драму, – не унимался Малси. Он пошатывающейся походкой подобрался к столу и высунулся из окна с бутылкой наперевес. – Суета-суета. В крайний раз Тэмпль так оживлялся, когда вынесли приговор императору. Вы не застали? Ах да, о чём это я. К тому моменту мы считали вас мертвее мёртвой. – Он обернулся, смакуя её состояние. – Не думайте, что вы – самая пострадавшая. Лис сорвала мне вечер: придётся слушать присягу по радио и смотреть фейерверки с крыльца.

— Жалость-то какая.

— Не говорите! Веселье мимо меня. По статистике после больших потрясений в стране первые политические убийства приключаются именно на праздниках: новая власть выходит в свет – и кто-нибудь обязательно ловит пулю.

— Люди же их выбрали, – выпалила девушка, не скрывая презрения.

— Ну и что? Некоторые вечно недовольны: империя – ужасно, республика – плохо, анархия – категорично. Для людей никакой вождь не идеален. Даже если он богов к ногтю ради их благополучия прижмёт, они всё равно придумают, за что его осудить. Поверьте мне: политика будет камнем преткновения масс, пока человечество не канет в лету.

Эйвилин подхватила со спинки стула шаль. Ей не терпелось поскорее уйти от неприятного разговора; он всплыл внезапно, без предисловий и переходов, и застал её врасплох.

— Я бы посмотрела на труп Росса. Он заслужил. И давай на этом остановимся.

Малси прыснул.

— Что? – уставилась на него девушка.

— Вы сказали «Росса». Почему не Катлера? Крыса же. На нём, наверное, миллиона три проклятий от знати. Перед расстрелом люди обожают чихвостить его по пятое колено. А чем не виновник? Раз нынче мы взялись с вами секретничать, то я поделюсь кое-чем ещё. – Он наклонился к ней. Душок алкоголя пропитывал его кожу, одежду, волосы – он будто не просыхал неделю кряду: – Без вашего друга, капитана Катлера, Росса бы прижучили в 1896 году. И – пшик! – нет революции!

— Его оправдали присяжные, – возразила Эйвилин.

Она помнила эту историю, пронёсшуюся по столице пёстрыми заголовками газет «ЛИДЕР ЛИБЕРТИСТОВ СХВАЧЕН: СМЕРТЬ ПРОТИВНИКУ КОРОНЫ», «АЗЕФ РОСС – ГЛАВНЫЙ ВРАГ ИМПЕРИИ?», «ЛИБЕРТИСТЫ ОБЕЗГЛАВЛЕНЫ: ЧЕМ ОТВЕТЯТ ПАРТИИ». В те годы фигура революционера лишь набирала популярность: он возглавлял группу единомышленников в парламенте, не выступал против императора в открытую и вёл борьбу на уровне проектов законов, которые звучали радикальнее, чем от них требовалось. Сперва он не шибко выделялся из оппозиции со своими пропагандами демократических устремлений, поэтому всерьёз его не воспринимали: внеочередной «из народа», со справедливостью нянчится, к равенству призывает. Эта песня была не нова лет уж тридцать; её взяли на контроль, раскушав последствия легкомыслия при Январском Восстании, и не давали ей пустить корни глубже поверхности. Под шумок сообразили парламент: пусть себе горлопанят с трибун, лишь бы не пустили неуёмную энергию в неправильное русло.

Какой самообман! Матушка – женщина, прозорливость которой ужасала видалых интриганов, – не переставала уговаривать императора распустить нижнюю палату: созыв за созывом в ней скапливались отъявленные вольнодумцы. С ними, подсказывал опыт, не договориться – им надобно прописывать виселицы либо гильотины.

Таким предстал и Азеф Росс. В новостные сводки его продвинул скандальный законопроект «О становлении республиканизма в Сорнии», предлагавший на пробу ввести Либерту{?}[Аналог Конституции] в Иссексе. Об ограничении монархии на оставшейся территории государства говорилось вскользь, но общество взорвалось: посыпались слухи об отречении императора, о создании парламентаризма на манер Сутена, о разработке всенародного акта о широких правах и свободах.

Понесло дымом, а где дым – пожар. Из соображений безопасности короны дипломатию больше не разводили: арестовали всех, на кого донесли и на кого нет. Порубили головы, снарядили поезда в колонии-поселения на крайнем севере – опухоль следовало вырезать без остатка. На Азефа Росса, в числе прочих зачинщиков смуты, крутили петлю, однако в роковую минуту по прихоти масс смерть спрятала косу в чехол.

— Его оправдало квалифицированное большинство присяжных! – со знанием поправил Малси. – Представляете? Десять из тринадцати человек проголосовали за освобождение политического преступника. Такого нигде не происходило. Какой правитель допустит оправдательный приговор для ярого оппозиционера? Нерешительность – беда слабых правителей. Вашему отцу следовало вмешаться в процесс, чтобы не допустить к нему Катлера.

— Ты преувеличиваешь его роль. Для обвинительного вердикта недоставало доказательств. А отец в провидцы не записывался – как бы он угадал, что Росс не рядовая шестёрка?

— Помнится, ход расследования поручили курировать Катлеру. Вы серьёзно верите, что капитан Тайного Кабинета ни сном ни духом не ведал, кого упекли за решётку? Принцесса, ваша наивность воистину безгранична. Он не вчера познакомился с мистером-вождём-пролетариев и не дал бы ему кончить в петле. Страшно представить, за какую сумму он выкупил своего побратима из лап правосудия! Признайтесь: какое жалование ему платили? Я бьюсь над этим вопросом кучу лет!