Шрифт:
Одолен напрягся. На новолуние звериное чутье притуплялось, посему разобрать, что там, на другом берегу, ему никак не удавалось. Но вдруг налетевший порыв ветра донес запах тухлых яиц и срывающийся голос:
– Матушка! Кто-нибудь! Помогите!
У Одолена замерло сердце. Кричала Червика.
13 В тихом омуте
Первый весенний месяц,
межевая неделя
Бездонные омуты
– Княжна! – Одолен бросился к веревке, подтягивая к себе лодку.
– Кто это? – Багулка непрерывно стреляла языком и поводила носом, пытаясь найти источник тепла, но помогать не торопилась.
– Сестра моя, – процедил Одолен, про себя костеря дурную девку. – За мной, видать, отправилась. Дура!
– Помо… ги! – на том берегу булькнуло, словно захлебываясь.
– На болотах помощи не просят, – напомнила Багулка, наблюдая, как Одолен спрыгивает в лодку.
– И кто об этом знает, окромя местных? – огрызнулся он и потянул лодку вперед, оставив ужалку на берегу.
На болотах нельзя звать на помощь. Потому как чаще всего так заманивают жертв йелени. Но разве будешь о том думать, когда неотвратимо погружаешься в вонючую, черную жижу, которая вот-вот полезет в глотку?
Одного вопящего паренька Одолен спас, когда еще гостил тут в юности у Багулки. Она тогда тоже помогать не спешила. Когда Одолен вылез с мальцом подмышкой с видом, дескать, «я же говорил, что это человек», она сложила на груди руки и обозвала его тщеславным болваном. А мальца встряхнула так, что у того чуть голова не отвалилась. И, брызгая ядом с клыков, внушила, чтоб тот не смел отныне кричать на болотах «спасите-помогите».
Доля разумности в ее словах была. И, быть может, раньше Одолен бы к ним прислушался. Но не сейчас. Теперь он ни за что не пройдет мимо зова о помощи. Он просто не вправе быть глухим к чужим мольбам после всего, что натворил.
Посему он и сбежал от нее полтора десятка лет назад. Она не винила его за язвенник. И не считала, что он отныне должен всему миру. А ему нельзя было получать прощение. Иначе кто знает, как далеко завела бы его злопамятная, мстительная, поганая натура.
Рядом с Багулкой он становился самим собой. Мелочным, с низменными страстями… животным. Тем, кого теперь в себе Одолен очень боялся.
– Я здесь! – снова завопила Червика.
Багулка нежданно разбежалась и прыгнула к Одолену. Который уже отплыл на добрых пять косых саженей. Но она каким-то непостижимым образом, словно ее сам ветер толкал, допрыгнула. Перехватила веревку и потянула лодку обратно в дважды быстрее.
– Я вспомнила, – раздраженно прошипела она прежде, чем он успел вызвериться. – Твоя сестрица – эта та, из-за которой ты язвенник выпустил? Девка уже лет семнадцати? А я слышу десятилетнюю пигалицу! Ты лезешь в пасть йеленю!
На том берегу что-то с плеском ухнуло в топь. Обернувшись, Одолен успел заметить рябь от чего-то громадного, немыслимо быстро плывущего под стоячей водой. А в следующее мгновение лодка с треском на него напоролась.
Выбранились они одновременно и одними словами. Но умиляться тому, что у них, оказывается, еще осталось что-то общее, времени не было. Днище и без того утлой лодки треснуло и дало течь, в которую с отвратным бульканьем стала просачиваться зелено-коричневая жижа. В нос шибанул смрад тухлых яиц, и из-под толщи омута выплыла уродливая морда йеленя.
Выглядел он, как олень. Даром что раза в три больше, с когтистыми лапами вместо копыт, с клыками вместо резцов и с рогами куда как ветвистее. Рога эти, выделяющие ядовитую слизь, похожи на колючие кусты. А бурая, свалявшаяся шерсть чудилась холмом надежной земли посреди ненадежного омута, так и манящей передохнуть на ней.
Йелень раззявил смердящую болотными газами пасть и, словно издеваясь, голосом Червики проблеял:
– Помо-гите!
Промеж глаз ему врезалось древко шеста. Судя по треску, проломив череп. Одолен отстраненно изумился крепости древесины и через силу, продираясь через сопротивление нечистой воды, сжал кулаки, замораживая трясину вокруг чудища. Сетуя на его дурную кровь, отличную от обычной звериной, отчего заморозить его сердце никак не удавалось.
Багулка, пользуясь обездвиженностью йеленя, одним змеиным броском прыгнула ему на выпирающую холку. На ходу покрываясь чешуей гюрзы, которой яды не страшны, схватила его за основания рогов, каждый в два аршина размахом, и со смачным хрустом их выломала.
Чудище взревело «спасите!» десятком человеческих голосов. От жути, наведенной этим мороком, ирбис в ужасе заметался, разрушая сосредоточенность. Одолен потерял власть над волшбой и лед тотчас растаял. Йелень с хлюпаньем выпростал лапу из омута, замахиваясь, и быть Одолену располосованным ядовитыми когтями, кабы не Багулка.