В мелодию вселенной постепенно, словно так и надо было, вплетался рефрен, в котором ему, Тео, напоминали о первой встрече с алатусами в горах — с приказом забыть лицо алатуса. И, надо сказать, получалось у певуньи ловко: Тео вскользь подумал удивлённо об удачной рифмовке чепухи внутри божественного текста о звёздах и послании Алатуса.

“Ну, ты и бара-ан! — сказал вдруг в его голове скептичный голос с интонацией Максимиллиана, — да она ведь тебя очаровывает, стирает память!”

И сразу — будто изнутри ледяной водой окатили, когда снаружи рядом лежащее девичье тело и её ладонь источали такой жар, что начал потеть бок и грудь под неподвижными пальчиками.

Сон в одну секунду улетучился, но драконица продолжала петь, попутно используя магию усиления скрытого истинного желания у того, кто, по её мнению, сейчас должен был хотеть спать.

Тео невольно хмыкнул, и Айя “споткнулась” на мгновение, прислушиваясь к дыханию парня, а затем упрямо продолжила, усиливая магию Песни. Замолчала, изумлённая, когда её руку подтянули к губам и поцеловали.

— Ты горячая. Я мокрый, — Тео выпростал руку из-под копны длинных густых волос, сел и стянул с себя рубашку.

Девушка молчала, как если бы собиралась с решимостью завершить задуманное. Упрямо взялась опять намурлыкивать мелодию, но на этот раз её остановили:

— Я засыпать из-за твоя красивая колыбельная. Немного позже, — и не успела она сообразить, её затылок обхватила одна пятерня, а вторая опустилась под волосы, на спину. И голодные мужские губы захватили её — удивлённые, приоткрытые — в плен.

Айя пискнула, попытавшись выбраться из захвата, но обмякла — от страха, неловкости и чего-то ещё, в чём пока не разобралась. Безродный мастер повалил её на кровать, не отрывая своих губ и жадно требуя ответа. Словно и не засыпал только что!

— Прошу, не надо! — застонала она от бессилия, едва её устам дали свободу, а чужие уже сместились к шее, пощекотали мочку уха и бархатно начали спускаться вниз, к ключице, вызывая волну неги и мурашек по всему телу.

Тео не торопился, хотя росло жгучее желание обладать женщиной разнузданно и мстительно — за её беспечность, за её готовность поступиться его чувствами и за равнодушие. Эта драконица бросила ему вызов, сама того не зная. А ещё она была такая же, как он. Своя. Запах её кожи дурманил, и в этом было что-то по-настоящему животное, как и его желание. В эту минуту он не был земным Тео, искушённым женскими ласками и наученный, как надо, как правильно. Он был — Арженти, человеко-дракон, сын дракона и драконицы...

Он снова и снова, уходя губами далеко вниз, возвращался — к её устам, горячим, задыхающимся, чтобы проверить, чувствует ли она то же, что и он? И во время очередной россыпи поцелуев, её губы не просто позволили себя ласкать — откликнулись, прикусили его губу и толкнулись языком навстречу. Ликующие бабочки встрепенулись в животе Арженти, и он застонал, сжимая рукой её бедро, подавшееся навстречу, под тонкой тканью ночного платья. Засвербела кожа на спине — ещё немного и случится оборот. Здесь, в чужом замке, пусть и под покровом ночи... Когда ещё ничего не сделано по предоопределению, а понравившаяся девушка завоевана, — но лишь телом, но не душой. И Арженти уступил место разумному Тео.

Позволив себе насладиться всеобъемлющим и таким новым ощущением ликующих бабочек, он глубоко вздохнул и, тяжело дыша, вернулся на ложе мокрой спиной к успевшей остыть холодной простыне.

— Мы продолжать, когда ты любить меня, — Тео развернулся лицом к замеревшей девушке, которая так же приходила в себя и, кажется, всхлипнула, отёрла лицо. — Спеть мне твой колыбельная, хочу услышать её весь.

Дрожащим голосом она запела, не придвигаясь, чтобы лечь ему на грудь или на плечо, а Тео перебирал её волосы одной рукой, вторая же покоилась на девичьем животике, иногда сдвигаясь в сторону, к прохладной, не нагревшейся от прикосновения ткани, а потом будто замерла окончательно, уснув вместе с хозяином.

Постепенно Айя успокаивалась, её голос становился всё уверенней. Она вплела в музыку вселенной свои приказы — настырный ликтор должен был забыть лицо её брата, с которым сразился на вершине горы, забыть встречу в Ааламе и помнить только одно: Айя — дочь безродного Уилбера и ученица его, Тео-мастера. Допев, она прислушалась к сонному дыханию парня, прикусив губу, вытащила из его пальцев локон, осторожно выпросталась и вскоре исчезла в чернильном мраке, на пару мгновений освещаясь портальной расплывчатой рамкой.

Как только она ушла, Тео с наслаждением потянулся: тело затекло — и зашипел, схватился за низ живота, где нещадно тянуло неудовлетворённое желание, которое пришлось терпеть всю песню, действующую на простого человека, но не алатуса. Своих зачарованная Песнь только усыпляла, как это делают матери-драконицы с детьми, находящимися в колыбели-яйце:

— What a fucking idiot! — выругался Тео: такого испытания женщины ему ещё не доставляли. И попутно подумал, что стоило бы научиться бранным словам у Рифелура-эве, чтобы сойти за своего среди ратников. Слишком уж его речь “взращивалась” правильной.