А Нюра залилась звонким смехом, прикрыв ладонью рот. Даже всхрюкнула.

— Хватит хохотать! Неси лучше корсет, пока я не опоздала.

Мила не любила корсеты. Стоило немалых усилий, чтобы не потерять сознание, и приходилось постоянно держать под рукой нюхательную соль. А уж в летнюю жару, как сейчас, нигде не найти свежести. Но высокий свет требовал жертв.

Аристократы Империи обожали помпезность на старый манер. Балы, рауты, званые ужины. И всe с платьями, которые весят, как экипировка у солдата. И всe с с чопорным этикетом. Для вельмож это всё прихоть, примета высокого положения, а остальным приходится следовать правилам, чтобы не быть изгнанным из их общества.

Нюра помогла надеть корсет и с грубой силой натянула ремни. Мила ощутила, как удушье резко сдавило грудь, принялась судорожно глотать воздух, но тот не проникал глубоко. Минута-другая, и Мила привыкла.

— Вот это вот я понимаю! Красотища, слов нет! — произнесла Нюра, когда платье наконец было надето.

Нравилось оно и Миле. Она крутилась перед зеркалом, и никак не могла унять улыбку. Лeгкое, яркое, настолько изящное, что Мила превращалась в нeм в тот идеал, которого мечтала достичь: осиная талия и пышная грудь. Кожа и волосы вовсе казались белыми.

— Наверное, так и пойду. Только накраситься ещё надо. И причeску обновить. А времени всего ничего осталось. Ох! — Мила взглянула на часы, что висели на стене, и поняла: она бессовестно опаздывает.

В спешке Мила бросилась к туалетному столику и принялась краситься. Нюра тем временем вооружилась расчёской и взялась за причeску хозяйки.

Всего через час Мила преобразилась. Из миленькой студентки превратилась в роковую красавицу, перед которой весь высокий свет падeт ниц. По крайней мере, Нюра так и заявила, когда с приготовлениями было покончено.

— Ох, не знаю, — усомнилась Мила, разглядывая себя в зеркало. — Было бы больше времени, и не подумала бы в таком виде из дома выходить.

— Госпожа, вот чесслово, не воображу я такого мужчину, кто б вас увидел и при сознании бы остался.

— Ах ты подлиза! Не верю я тебе, Нюр, но делать нечего.

— И ничего я не подлизываюсь. Для чего мне подлизываться? Но вот Олег Петрович бы точно обомлел, если бы увидал вас сейчас.

— Не надо про него вспоминать, Нюра! — строго отрезала Мила.

— Неужто и впрямь в этот раз на совсем поругались?

— Иначе я бы стала принимать такое приглашение? Нюра, думай хоть иногда, прежде чем такие вопросы задавать.

— Простите, госпожа, впредь буду думать, — промямлила Нюра. — Просто нравы нынче такие странные. Особенно здеся, в Адамаре. На балы под моду старых времeн все рядятся, а в клубы как в публичный дом одеваются.

— Следи за языком. Нет ничего дурного, когда выходишь в низкий свет, приоткрывшись. Но высокий свет требует соответствия этикету. Никто ведь не смущается, когда моряк приходит на званый вечер в парадном мундире, а на корабле расхаживает, будто оборванец.

— Ох, не знаю я, госпожа. А в эфире то вовсе непотребства сплошные. Видала я записи, как безнравственные девицы там чуть ли не нагишом, прошу прощения, сидалищами вертят под музыку.

— Нюра, ты год уже в Адамаре. Неужели до сих пор не привыкла? А в эфире вообще лучше лишнего не смотри, иначе мигрень подступит.

— Это да, как подступит, так и не прогонишь. Хорошо, у нас в Кари такого нет. Живут себе спокойно. Как дома строги, так и на людях. Вот это я понимаю.

— Ладно, Нюра, хватит болтать, — опомнилась Мила. — Поди-ка лучше извозчика попроси. Ехать пора.

Вечерний Адамар походил на оживлeнный муравейник. Забитые припаркованными самоездами мощeнные улицы, просторные набережные и проспекты, Мессалийский тракт, утопающий в пробках днeм и ночью. И всюду самоезды, старомодные кареты с запряжeнными лошадьми и нескончаемые людские толпы. Всe шумело, ревело, гремело и замешивалось под соусом оглушительного гула. Слышались музыка и говор, крики чаек и гудки, стук копыт, ржание.

Мила наблюдала город через окно такси, пока извозчик с профессиональным спокойствием искал короткую дорогу. Мимо то приносились пeстрые вывески лавок и рестораций, то медленно проплывали помпезные дворцы аристократов. Вечернее освещение уже превратило белокаменные и бежевокирпичные здания в игрушечные и пряничные домики. А с наступлением темноты город и вовсе приобретeт сказочный облик, что не оставляет равнодушным ни одного приезжего.

На фоне старой части города высились башни небоскрeбов делового района. Построенные в виде изогнутых спиралей, они нависали над черепичными крышами Адамара зеркальными гигантами. Днeм блестели на южном солнце, а в моменты рассветов и закатов расцветали тёплыми пастельными красками.

Самоезд выехал на Девичий Холм — самое высокое место города. Отсюда открывался вид на широкую бухту, где на якоре стояли три торговые каравеллы и два исследовательских брига, между которых мельтешили грузовые судeнышки и рыбацкие лодки. А на горизонте виднелись очертания линкора «Благовест» и фрегата «Разящий», что сейчас стояли в дозоре.