Кравцов произнес последние слова так серьезно, что Павел вновь ощутил себя младшим оперуполномоченным.

– В идеях недостатка нет. Но когда предложили «достойную меня» должность на ниве аналитики, было еще одно обстоятельство, – Павел подул на кофе и сделал большой глоток.

– Дай попробую угадать! Преданный до последнего вздоха коллектив?

– Не иронизируй, Серега! – нахмурился Вараксин. – Тогда Дормидонтыч меня капитально подставил… Примчалась «безпека», с каждым офицером персонально «по душам» побеседовали. Ты же знаешь, в этом собственной безопасности равных нет. Но никто из ребят не отступился от меня…

Кравцов молча смотрел на Павла, глоток за глотком опустошая чашку. Допив, он поставил ее на блюдце и неожиданно засмеялся:

– Значит, Павлик, правильно я тебя учил!

– А шо, хтой-то сомневается?! – озорно спросил Павел и тоже рассмеялся.

Кравцов откинулся на спинку стула и еще раз оглядел кабинет.

– В общем, Вараксин, я к тебе не с пустыми руками пришел, – неожиданно по-генеральски начал Кравцов. – Ты, может, слышал, у меня создается новый отдел, схожий по тематике с твоим ремеслом. Только мы идем дальше: ищем хозяев ваших террористов за рубежом. Дело новое, сложное. Нужен специалист с большим опытом работы по этой линии. Ты мне подходишь! Если годика за два поставишь отдел на крыло, то должность заместителя начальника управления – твоя. А там и брюки с лампасами не за горами! И забудешь ты своего Дормидонтыча как страшный сон!

Кравцов победно смотрел на Павла, ожидая взрыва эмоций – изумления, сомнения, радости. Но Павел продолжал невозмутимо улыбаться:

– Лампасы? Ух!

– Ты как-то не очень рад, Павлик! Или получил предложение получше? – немного обиженно переспросил Кравцов.

– Ничего лучшего даже близко не было, честное офицерское!

– Тогда в чем дело? Снова коллектив? Так ты со своими мужиками сполна расплатился, хотя бы вот этим кабинетом…

– Нет, на этот раз дело не в коллективе. Видишь ли, Серега, в последнее время мысли появились, что все надо делать вовремя. Заждалось меня народное хозяйство!

– Да ну! Неужели миллионную зарплату предложили? – в тоне Кравцова послышалась ирония.

– Никто и ничего. Может, перегорел, Сергей Иванович! – искренне ответил Павел.

Теперь уже Кравцов недоуменно посмотрел на друга. Немую паузу прервал звонок телефона оперативной связи. Павел потянул руку и снял трубку:

– Слушаю, Вараксин… Да, Дмитрий Дмитриевич. Конечно, сделали… Это еще не успели… Так точно, плохо работаем! Зайти через тридцать минут? Есть!

Павел положил трубку и выразительно посмотрел на Сергея.

– Никак Дормидонтыч? – засмеялся тот.

– Вспомни черта – он и покажется! – нарочито сердито произнес Павел, и, посмотрев на оскалившегося собеседника, тоже улыбнулся.

Кравцов с генеральской солидностью поднялся из-за стола, давая понять, что время истекло, и разговор подошел к концу.

– В общем, так, Павлик! Я с завтрашнего дня в отпуске. Везу семейство на Кавказ. Возвращаюсь через двадцать пять дней. Будем считать, что твоих пораженческих мыслей не слышал и слышать не хочу. То есть, одна голова хорошо, а умная – лучше! Вот и думай!

Простившись с Кравцовым, Вараксин присел в кресло и закрыл глаза, обдумывая сделанное ему предложение. Однако хватило его ненадолго. Сняв трубку оперативной связи, он прокрутил диск.

– Скорик у телефона! – раздалось по-военному громко.

– Что же ты так кричишь, Леша! – театральным шепотом произнес Павел.

– Виноват, Николаевич! Детство, загубленное в суворовском училище, периодически напоминает о себе!

– Пусть как-нибудь потише напоминает, – уже нормально продолжил Павел. – Что у нас с повторной экспертизой голоса?

– Только что звонил в ЭКУ ГУВД. Обещали после обеда сделать. Так что, Павел Николаевич, метнусь туда с вашего разрешения?

– Береги себя, родной! Ты еще не все отдал Родине и семье! – сказал Павел и положил трубку.

Часы, висевшие на стене кабинета, безжалостно показывали, что аудиенция у нелюбимого начальства приближается. Разница в возрасте Павла и заместителя начальника управления Дмитрия Дмитриевича Полозова была несущественная. Тот всего на каких-то полгода опередил его в появлении на свет. Однако отнести их к одному поколению было сложно. Полозов больше походил на сотрудника МГБ времен Берии. Он был преувеличенно серьезен, неулыбчив, весьма чувствителен к критике сверху и нетерпим к малейшим возражениям снизу. Может, из-за такого несоответствия эпохе ему и дали прозвище «Дормидонтыч».

Нельзя сказать, что Павел враждовал с Полозовым. По большей части их общение носило корректный характер, но время от времени заканчивались весьма бурно. Дормидонтыч оперировал уставом внутренней службы и чуть ли не дословно цитировал, как безропотно подчиненный должен внимать командиру. Павел при этом замолкал, издевательски поддакивал «умным» мыслям начальника и требовал в свой адрес строжайших взысканий, что еще больше распаляло Полозова. Выходя из кабинета руководителя, он понимал, что при всей его солдафонщине, тот во многом прав, и вообще, такие люди, как Полозов, необходимы любой системе. Без них работа превратилась бы в свободное творчество, что не всегда уместно. Но Павла безумно раздражало вечное желание Дормидонтыча во всем угождать начальству, считать себя вдохновителем чужих побед и первым выступать в роли ярого обличителя случавшихся поражений. И смолчать порой становилось трудно.