– Нет. Сева…

– Сева спит.

– И что? Он – мой муж…

Иван щурится, жестко и зло, усмехается:

– Раньше ты тоже была замужем. Тебе это не мешало.

«Мешало! – Хочется крикнуть мне, – мешало! Но тебя не волновало то, что мне мешает! Тебе не мешало ничего!»

Но спихивать на Ивана всю вину за нашу общую ошибку неправильно и подло.

И я выдыхаю, пытаясь найти в себе силы на конструктив.

– Послушай… – взгляд отвести удается все же, и я воспринимаю это маленькой, но крайне важной победой, – я не думаю, что нам надо…

– Тебе не надо думать, Алина, – перебивает меня Иван, легко касаясь моего подбородка и возвращая обратно в свою власть взгляд. Теперь точно не отвести… – Я же сказал, что все возьму на себя.

– Что ты возьмешь? – с горечью вырывается у меня тот же вопрос, что и сегодня ночью, – что?

– Все, – коротко отвечает Иван, – я сам все решу с Севкой. Когда он придет в себя и встанет на ноги. До этого времени… Он не должен ничего знать.

– Что знать? Что?

– Что ты – моя.

Мне кажется, что я ослышалась. Шум в ушах нарастает, дробится, эхом бьется в голове.

Что значит «моя»? Это как?

Этого же не может быть?

– Ты с ума сошел? – шепчу я беспомощно, дергаю шеей, чтоб вырвать подбородок из ставших каменными пальцев, – ты что придумал?

– Я… Придумал? – он не пускает, применяет силу, вглядываясь в мои глаза и словно выискивая там ответ, тот, что ему нужен. Тот, что ему понравится. – Придумал?

– Конечно, придумал, – запальчиво говорю я, – я не говорила… Не обещала тебе ничего, я вообще не хотела…

– Не хотела? – эхом глухо повторяет он за мной. И смотрит, смотрит, смотрит! Боже, как мне больно! И отвечать на этот взгляд больно! И говорить тоже! Это карма моя такая, это – моя епитимья! Поможет ли?

– Нет! Я люблю Севу! Люблю! – практически выкрикиваю я, но вовремя вспоминаю, что муж спит, и что надо осторожней, и замолкаю.

Да, собственно, больше и не требуется ничего говорить.

Все уже сказала.

– Ты же обманываешь сейчас, Алина, – Иван подается вперед, словно поцеловать хочет, как и в прошлые разы, физическим влечением, похотью, что кипит в моих жилах даже сейчас, в такой острый момент, заставить принять себя, отключить все разумное, что пока еще осталось внутри. Едва получается увернуться. Вжимаюсь в подоконник, Иван кладет тяжелые ладони по обе стороны от моих бедер, давит массой, одурманивает своим запахом, своим бескомпромиссным желанием.

– Ты обманываешь… – шепчет он, – я же вижу. Я понимаю все… Я понимаю, что то, что случилось… Неправильно, наверно. Но так, как есть. И смысла прятать это, скрывать, нет. Нельзя прятать такое, понимаешь?

Его жаркий шепот сводит с ума, мурашки по всему телу скачут бешено, и горячо так, безумно горячо!

Я едва дышу в этот момент.

Вот только в комнате, через стенку буквально, спит Сева.

Мой муж, для выздоровления которого я, без преувеличения, делала все, что только можно. Мечтала, как он придет в себя. Вспоминала о наших счастливых моментах. Жутко скучала, наконец, по нему! Мы прожили вместе несколько счастливых лет!

И сейчас, когда он в такой тревожной ситуации, когда он так зависим от меня, когда ему так сильно нужна моя любовь и поддержка… Мне все это забыть? Предать?

Я и без того до конца дней своих буду сожалеть о своей слабости, о том, что поддалась, позволила…

Хватит этого. Хватит!

Я поворачиваюсь и смотрю в глаза Ивана. Твердо. Так твердо, что сама внутренне пугаюсь этого.

– Я не обманываю. С тобой… Это ошибка была, Иван. Изначально не надо было… Мне жаль. Я люблю Севу. И ты это должен понять. Именно это.

Иван застывает передо мной. Огромной каменной глыбой. И теперь от него не жаром веет, а лютым холодом.

Я мерзну, но взгляда не отвожу.

Мне больно, но не смотреть еще больнее.

Мне страшно, но отступить – гораздо ужаснее. Потому что, если дрогну, то потеряю себя. Уже окончательно. Навсегда.

То, что было до этого, можно, при определенных натяжках, списать на состяние аффекта. То, что происходит сейчас… Это не аффект. Это – его последствия.

Я жду от Ивана слов.

Хоть каких-то.

Но он – не человек слов.

Он – человек действий.

Через пару секунд нашего противостояния, он разворачивается и молча выходит из комнаты.

Я стою, слепо глядя перед собой, прислушиваюсь к тому, как он передвигается по соседней комнате. Что-то делает, чем-то шуршит.

Затем хлопает входная дверь.

И нет, мне не надо даже выходить и проверять, и без того знаю: Иван ушел.

Молча, не прощаясь. В ночь.

Когда глазам становится больно, моргаю и с удивлением ощущаю, как начинают литься слезы. Моргаю опять, ловя сладкое болезненное жжение под веками.