Лаврентий вернул в реальность — пес присел под чахлым кустиком, одиноко торчавшим у углового подъезда.

Самоварова оглянулась по сторонам и быстренько убрала за любимцем — урна оказалась всего в паре метров.

Во двор зашла компания из трех, деловых с виду, мужчин. Один из них — длинный, весь какой-то прилизанный и с папкой под мышкой хорошо поставленным голосом красочно описывал плюсы проживания в этом доме. Похоже, это был риэлтор, а двое других — оба в добротных черных шерстяных пальто, похожие друг на друга крепким телосложением и грубоватыми чертами лица, только один — с благородной проседью в черных волосах и усталым морщинистым лбом, а другой — в бейсболке и с нетерпеливым любопытством не только в лице, но и в движениях беспрерывно крутившейся по сторонам головы, это были потенциальные покупатели, отец и сын.

— Надо же, — тщательно протерев руки влажной салфеткой, едва слышно сказала Варвара Сергеевна. — У тебя, Лавруша, не голова — а дом советов. Все-то ты делаешь, когда нужно. Еще минутка — и застали нас бы врасплох.

Компания двигалась как раз к угловому подъезду, где стояли друзья.

Лаврентий принюхался — от папаши и сына повеяло хорошим восточным парфюмом и кофе. Завидев пса, риэлтор пугливо поморщился и стал говорить еще четче и громче:

— Двор тихий, чистый.

Лаврентий громко гавкнул.

Риэлтор, нервно путаясь в каких-то бумажках, которые достал из кармана плаща, подошел к домофону.

Пользуясь минутной заминкой, отец тут же уткнулся носом в мобильный, который держал наготове в руке, а сын, глядя на «тётю с собакой», широко улыбнулся, обнажив брекеты.

— Метис? — бросив взгляд на отвлекшегося отца, он выудил из кармана круглую коробочку «снюса», достал из нее и быстро кинул в рот темный комочек.

— Да, помесь волка и лиса.

Парень жевал и продолжал лыбиться — то ли немудренной шутке, то ли своему нехитрому кайфу.

Риэлтор гостеприимно распахнул скрипучую дверь подъезда:

— Жильцы все спокойные, без экстрима, — заученно продолжил выполнять он свою работу. — Прекрасный тихий дом.

— Лучше запаситесь зажигалками, — довольно буркнула себе под нос Варвара Сергеевна как раз за пару секунд до того, как в арку с грохотом въехал грузовичок. Из окна грузовичка — ветхого, изрыгавшего из выхлопной трубы соляр — высунулся водитель и оглушил стоявших у подъезда бодрым басом:

— Вы не матрасы ждете? Матрасы?! Доставку матрасов?

Парень, в голове которого при слове «матрас» явно возник какой-то ассоциативный ряд, довольно гоготнул, а отец лишь поморщился и нетерпеливым жестом позвал его за собой.

Компания зашла в подъезд, а друзья двинулись к выходу из двора.

Как раз когда проходили под аркой, позвонил Никитин.

— Варь… — все так же с заметной отдышкой, но довольно говорил полковник, — по Кропоткиной твоей совсем ничего интересного, да я особо и не копал. А дочь её, тётка твоя Надежда Егоровна умерла рано, в две тысячи пятнадцатом, ей было всего сорок семь.

— Что же тут… хорошего?

— Я разве сказал, что это хорошо? — завелся с пол-оборота обычно сдержанный Никитин. — Я проверил информацию касаемо ее смерти. Она выбросилась из окна. Дело все же завели, и это помогло мне установить подробности, — беспристрастно продолжил он. — Она не работала, по крайней мере последние несколько лет, квартиру превратила в притон. Соседи не раз вызывали полицию, но в то утро рядом с ней никого не было. Сидела на окне, курила, что-то выкрикивала соседям, потом из окна вывалилась, как рассказали очевидцы. В крови её нашли запредельное количество алкоголя.

На длинные секунды Варвара Сергеевна почувствовала едкую горечь безбожно обманутого человека. Эта горечь будто перекрыла горло и лишила возможности облекать хаотично расползавшиеся мысли в слова.

Как же так, тетя Надя?! Зачем же ты глупо сдалась?!

Разве может быть что-то ценнее жизни?

Тебя подвел мужчина, загнало в угол одиночество?

Или эта «добросердечная» Лариса Кропоткина с детства делала твою картинку мира столь мрачной, что, кроме эмоций на самых низких вибрациях, ты, прожив почти полвека, так и не узнала о жизни ничего хорошего?

Мрак…

И все это как-то…как-то… совсем не по-самоваровски.

— Варь, ты меня слышишь?

— Да. Пытаюсь переварить…

— Погоди загоняться. Я не закончил. У нее осталась дочь Вера, восемьдесят седьмого года рождения… Выходит, в архиве ты напала на след своей двоюродной сестры.

— Сестры?! — от этой новости сердце забилось еще чаще. — Да еще и младшей…

— Именно. Сейчас тебе лучше сосредоточиться на ней.

— Сколько же ей было, когда?.. Голова пылает.

— Восемнадцать.