— Так ты Митьку усыновила?! — поймав паузу, спросила изумленная Варвара Сергеевна.

— Он сын моей двоюродной сестры. Она, совсем еще молоденькой, вышла замуж, родила. Середина девяностых… Поначалу все было вроде хорошо, потом муж подсел на наркоту и ее подсадил. Убил он ее под кайфом… Сел, да на зоне вскоре и сгинул. Отписались, что умер от острой сердечной недостаточности. А я, Варя, своих детей иметь уже не могла. В Афгане захворала по-женски, не пролечилась толком, как результат — бесплодие. Я ничего не планировала, но альтернативой для Митьки был детдом, вот я и подключилась к процессу. Потом решила — как смогу, но все ему отдам, все, что осталось во мне теплого, светлого… Усыновила. Он знает, что я ему мать не по крови, и закон это знает, так что шансов получить для него гражданство, подтвердив мое еврейство по маме, почти ноль. Но я и здесь пытаюсь его, как могу, уберечь. Просто потому, что я его мать, а матери часто творят лишнее не по уму, а по желанию укрыть свое дитя.

— Вика… в тебе так много Бога, только зачем ты это так тщательно скрываешь? Запряталась в свой кокон, говоришь одно, а приглядишься к тебе — там совсем другое.

— В той части, где в нас живет Бог — я предпочитаю это называть высшей энергией, — мы все очень уязвимы. Так сложилась моя жизнь, что я привыкла рассчитывать только на себя, нет у меня рядом плеча, чтобы укрыться за ним, спрятаться там со своей уязвимостью.

— Ну-ну, теперь ты не начинай! — с жаром воскликнула, пытаясь загладить неравенство своего нынешнего семейного положения по отношению к одинокой подруге Варвара Сергеевна. — Ты счастливая: ребят наших спасала, больным помогала, судьбу человеку поменяла. Целую, Вика, судьбу!

От переизбытка Вариных чувств Вика насупилась еще пуще, вот только теплые лучики, заплясавшие в ее глазах, были видны Самоваровой даже сквозь дымчатые очки подруги. И Варвара Сергеевна, вспомнив про поступок деда, впервые преисполнилась гордости.

Отец в этой истории вдруг стал вторичен — обида и злость, подтачивавшие ее вчера в гостях у дяди Вали и всю сегодняшнюю, почти бессонную ночь, вдруг побледнели, отступили вместе с их бессмысленностью.

Все это было так давно…

Кого корить?

За что?

И отец, и дед пытались сохранить, один — свою семью, другой — не только семью единственного сына, но также детство и, возможно, светлое будущее пришедшего в грешный мир маленького человечка.

Светлое будущее сохранить не удалось. Но дед честно, без чужих подсказок, хотя бы попытался. Никого из участников той драмы давно нет в живых. Осталась только Вера…

Забыв на несколько секунд про Вику с ее раскладом, Варвара Сергеевна отстучала Никитину:

«Сережа, не хочу быть навязчивой, но мне очень нужна информация по Надеждиной дочери. Я еще в Москве».

Подумав, сопроводила сообщение эмодзи из сложенных в молитве рук.

— Варя, вот эта карта «Смерть», видишь? Не пугайся, она часто является предупреждением. А вот эта карта, «Башня», символизирует, что отжитое уже сломлено на корню, чтобы расчистить пространство для нового. «Башня» часто символизирует наши постыдные тайны и наши страхи, в которые мы добровольно себя заточаем, — раскатился по кухне низкий голос Матросовой, а следом в коридоре запиликал домофон.

Пока мастер, высокий и хорошо сложенный мужчина средних лет с присохшим к лицу сердитым выражением и въевшимся в его одежду запахом «мыльного» одеколона пытался разобраться с проблемами стиралки, Самоварова успела списаться и с дочерью, и с мужем.

Анька отвечала скупо, вероятно, была замотана делами и волнений по поводу задержки матери в столице не выказывала. Доктор же был неприятно удивлен, что жена не спешит домой.

«Варя, я очень устал. Приеду — расскажу. Надеялся увидеть тебя сегодня вечером, но раз дела не позволяют, как ты планировала, приехать, буду ждать дома».

Настроение Валеры в который раз показалось ей странным.

В быту муж был несловоохотлив, но обо всем, что касалось его работы, говорил и писал достаточно подробно. А тут снова одни общие фразы и раздраженная усталость.

«Уж не приболел ли он?.. А если… там, на этом семинаре, встретил кого и влюбился?»

Она ревновала мужа.

И он ее ревновал.

В силу того, что встретились они уже зрелыми, сложившимися людьми, их взаимная ревность была осмысленна и сдержанна. Но то, что эта эмоция не исчезала из их общего пространства вот уже пятый год, Самоварову, признаться, радовало.

В поток мыслей о муже вклинилось сообщение Никитина:

«Варя, еще раз проверили. По Вере больше ничего. Не судима. Не привлеклась. Нет даже штрафов. Митинский переулок 18 кв. N. Квартира в собственности. Кроме Веры, в ней никто не прописан».

— Вера продает квартиру Нади и покупает другую, меньшую по площади. Она бежит от своего несчастливого детства, чтобы начать все заново. При этом несложившаяся в ее жизни семья для нее очень важна. Иначе зачем копать биографию, зачем ставить на нелишние деньги приличный памятник…