Он подошёл, она распахнула шире буйные глаза. Шагнула навстречу с таким видом, словно сама уже сомневалась в своём решении. Он знал: это не так, он видел, как она обнимается на работе со всеми подряд вместо приветствий. Тристан никогда не хотел оказаться тем, кого она обнимает, но… Ладно, он врал.

Между ними не осталось пространства, и Тристан понял, что если никто не пошевелится, то весь его самоконтроль, собранный за годы, испарится и он совершит что-нибудь воистину непростительное.

Было одновременно невероятно страшно и отчаянно прекрасно, что эта порхающая девушка разрушила годами возводимые оборонительные столбы вокруг. Что он снёс бы любую стену, которая стояла на пути к ней.

Его ураганчик, его… Он резко вздохнул, когда она обвила его руками за шею, чуть потянувшись вверх из-за разницы в росте. Он всегда думал, будто быть большим и высоким – это плюс, но даже не подозревал, что это создаст расстояние между ним и её объятиями.

Он ощутил, как её пальцы прошлись по волосам, прильнул к ней, ощущая себя ручным котом, которому не хватает внимания. Но худшее ждало впереди: когда он почувствовал, как она прижалась к нему всем телом, то подумал, что теперь наконец-то познал истинную пытку. Не из тех, которым он подвергал людей в подземельях, а настоящую, рвущую душу, меняющую всю жизнь пытку. Он никогда не ощущал ничего столь же явственно, столь же резко, как все изгибы её тела, на которые стремительно реагировало его собственное.

Какой бы чёрной и переломанной ни была его душа, Тристан ни разу не ощущал, что в нём чего-то не хватает. До сих пор.

Его тело, его сила успокаивались в её присутствии. Дар никуда не делся и оставался столь же смертелен, но он радовался ей. Вообще-то Тристан не сомневался, что он взбунтуется, когда они неизбежно разомкнут объятия. Эта мысль придала ему смелости поднять руки и осторожно обнять Эви за талию.

Он уложил подбородок ей на плечо и наконец дал себе расслабиться. Тело издало такой глубокий, удовлетворённый вздох, что больше походил на рык. Словно оно ждало Эви, а теперь, когда она стояла рядом, от него осталась лишь половина, вечно ждущая, чтобы вновь стать целой.

Твою ж…

Ну, теперь он знал, как чувствовали себя гивры.

Она заговорила ему в шею, и по позвоночнику побежали мурашки:

– Ты хорошо обнимаешься.

Тристан ощутил влагу на коже и понял, что она плачет, сжал её крепче в объятиях, думая, что, если хоть кто-нибудь приблизится к ней сейчас, он разрубит врага на части, никто и ничто не удержит его.

– Признаю, практики было мало, так что я рад.

Нормально прозвучало? Он не хотел пугать её той жаждой, которая билась в нём. Незачем обременять её собственной нехваткой самоконтроля.

– Хочешь сказать, ты не обнимал стажёров после «Спасайся кто может»?

Понимала ли она, какой эффект имело то, как она игралась с его волосами у самой шеи? Нет, не понимала, иначе отпихнула бы его, залепила пощёчину. Он сам был почти готов себе врезать.

– Теперь это происходит не чаще раза в месяц.

– Объятия? – Она улыбнулась. Он не видел, но почувствовал.

– «Спасайся кто может».

Она прыснула, и он не сдержался, приник головой к её плечу, зажмурился, как от боли. В каком-то смысле ему и было больно. Но сейчас ему нравилось, и он намеревался сохранить этот момент в памяти до самой своей неизбежной и ужасной смерти, которая не будет иметь никакого значения, поскольку ему довелось держать её в своих руках.

– А можно мы ещё немножко так постоим? – спросила Эви, снова практически касаясь губами его шеи.

«Хоть вечность», – подумал он. Но вместо этого неловко кашлянул и ответил:

– Если хочешь. Уверен, ещё немного потерплю.

За плечом Сэйдж показался Кингсли, такой крошечный на фоне дверного проёма, но он так покачал головой в короне, словно наорал на Тристана.

Когда они медленно отстранились друг от друга, у Тристана перехватило дух от того, как близко он увидел её лицо. У Эви, кажется, тоже, судя по выражению широко распахнутых глаз. Но она не отошла, и он тоже. После этой мучительной ночи она всё равно была до боли прекрасна, а дыхание пахло ванильными конфетками.

Тристан резко вздохнул, когда она потянулась к нему, словно не могла удержаться, словно их притягивало друг к другу. Он склонился к ней, стиснул на спине платье, нежно привлекая к себе. Губы их были совсем рядом, он почти чувствовал её вкус.

Раздался грохот, оба отпрыгнули, тяжело дыша, и посмотрели на источник шума. Это был Кингсли, который прыгнул на кухонный стол и сбил на пол тарелку.

«Сейчас убью эту лягушку!»

Но гнев сменился признательностью: поцелуй он Сэйдж снова, и пути назад уже не было бы.

Злодей взглянул на Кингсли совсем иными глазами и впервые за десять лет порадовался, что тот так и остался амфибией… а не добрым, благородным принцем, которым некогда был. Потому что Злодей понимал, как бросалась бы в глаза его собственная неадекватность на фоне доброты и благородства старого друга, превратись тот снова в принца.

Тристан просто хотел насладиться этой минуткой с Эви, когда он мог прикинуться, что он добрый и что он принадлежит ей. Он всё ещё чувствовал её тепло и упивался этим моментом, зная, что ничего больше ему не позволено. Потому что Злодею не светили женщины вроде Эви Сэйдж.