Шрифт:
— Я не виновата, Алеша, такси застряло в пробке, я же писала тебе сообщения.
— Я все получал, — с ухмылкой отвечает, рассматривая рисунок на моей ладони. — Читал каждое, как роман с большими приключениями.
— А почему ничего не отвечал?
Он поджимает губы, закатывает глаза — обдумывает свой ответ, а потом в ухо шепчет:
— Воспитывал тебя, строптивая одалиска.
— Что? — прищуриваюсь и отклоняюсь от его губ.
— Что слышала! Это был тот самый важный воспитательный процесс. Вас, женщин, нужно иногда стимулировать на такие резвые, активные действия. Вы становитесь мягче, покорнее, нежнее, даже активнее и в чем-то агрессивнее, а мне нравятся…
Иди ты! Вот это да! Воспитатель, психиатр, иппотерапевт, кузнец, какой-то коваль хренов! Черт бы тебя побрал, Смирнов! Он воспитывал меня? Я для него ребенок? Освобождаюсь из сильных объятий — он сразу отпускает, я быстро отхожу в сторону и спиной прижимаюсь к стене. Смирнов опасен, он не так прост, как поначалу кажется. Играет, затягив
ает, заставляет сомневаться, даже за чушь какую-нибудь филигранно принуждает извиняться. Он, вероятно, мужчина-вампир? Энергетический? Токсичный человек? Этого мне еще только не хватало.
— Ты чего? — он подходит ко мне, фиксирует у самостоятельно выбранного лобного места, по обеим сторонам на уровне моего лица расставляя свои руки. При этом его, очевидно, совершенно не смущает присутствие в этом зале двух друзей. — Изумруд души моей, есть маленькое предложение…
— Какое? — хриплю, бегая взглядом по его лицу.
— Четыре дня в раю. Со мной наедине. Без принуждения. Что захочешь, то и будем делать. Спать, значит целый день в кровати. Купаться — в купальнике и плавках или голяка. Последний вариант является более предпочтительным, я не отказался бы не только потрогать, но и посмотреть, что там у тебя припрятано… Так, ладно. Или, например, пойдем в поход к старому маяку. Что скажешь?
— Я ведь уже сказала, что меня уволят за слишком частые отлучки. И потом, — мягко сглатываю, смотрю куда-то ему в плечо, — тебе разве не нужно работать? Ты как-то весьма вольготно в этом мире себя ощущаешь…
— Я и работаю на себя, солнышко. В этом мой эксклюзив, индивидуальность, уникальность. Так я продолжу? Мы можем…
— Леш, я потеряю работу. Для меня это важно.
— А я сказал, что к себе возьму, а мама поделится своими книжными томами. Я уточню, имеется ли у нее романтическая чушь, но, — он прижимается плотнее, вдавливает своим телом меня в стену, — в запасе определенно есть, что тебе показать. Давно там не был, в том месте, уже и не помню, когда в последний раз. Соглашайся, одалиска! Приставать однозначно буду и даже обещаю, но ты можешь по щекам отхлестать меня или засандалить в пах. Думаю, что ты способна на самооборону.
Он сильно ошибается. Я — тюфяк!
— Я не знаю…
— Не прошу твоего согласия сейчас, но долго ждать тоже не намерен. Давай так. Ответишь после ужина, по дороге домой, а я повезу тебя окольными путями. Пока подумай, — Алеша наклоняется и губами, очень целомудренно, касается моей шеи, прикусывает, целует, шепчет. — Прости, пожалуйста, и не отвергай меня…
Я прикрываю глаза и на одно мгновение отлетаю в небеса, а открыв, замечаю заинтересованный взгляд младшенькой Морозовой. Девчушка кокетливо улыбается, засунув аж целых три пальчика в рот. Моргает глазками, стесняется и утыкается лобиком в родное материнское плечо.
Глава 9
— Алексей!
Отец зовет. Он вообще не спит или у него пожизненная бессонница, или образ жизни уже такой, на веки вечные сбитый службой график, или наказание Господнее, а может, сверхсекретное задание от матери, караулить приход-уход любимого сынка?
— Угу, — кривлю рот и направляюсь в наше уже традиционное место встречи.
Шаркаю на кухню, одной рукой агрессивно почесывая свой затылок, — конец «укладке», все волосы на хрен, как скирду, разворошил. Все четко — согласно установленному расписанию, видимо, у нас с батей запланировано ночное пропесочивание нерадивого великовозрастного отрока. Тут я, как обычно, — ко всему готов!
— Привет, — развалившись на стуле, свесив по бокам руки, через никотиновый занавес, мне говорит. — Как погулял, сынок? Майскими ночами уже больше летом пахнет, чем весной? Правда же?
По всей видимости, что-то грандиозное грядет или уже случилось! Твою мать! Мой отец совсем не пьет — всегда трезв, как стеклышко, курит, правда, за четверых, можно сказать, что он настоящий махорковый алкаш:
«Дымит папаня, как отъявленный сапожник!».
Значит, его весьма «игривое» настроение сейчас можно списать только на некачественный табак? Или что-то другое способствует нашей приближающейся, я уже стопроцентно знаю, что нехорошей кухонной беседе.
— Кхм-кхм, пап, — отмахиваюсь от дыма, как от назойливых мух. — Мама тебя прибьет. Это уже явный перебор. Ты травишься, как паровоз. Есть одна нездоровая мысль, что это вредно для твоего подорванного работой здоровья…
— Кто бы говорил! Прибьет? А может, я этого и добиваюсь. Хочу почувствовать ночью на своем горле ее маленькие сдавливающие ладошки и слабый шепот: «Любимый? Смирный, я тебя сейчас убью». Красивая смерть, наверное! Так что, Лешка, я этого события жду не дождусь, — ногой двигает мне стул. — Присаживайся, сыночек, будь любезен. Пообщайся с папкой. Ты все бегаешь от меня, как будто что-то нехорошее натворил. Есть что рассказать, секретную информацию поведать?