— Мам, — гундосит, — долго еще ждать? Мы тут надолго? У нас с Олей есть еще дела.

На предполагаемых «делах» лукаво подмигивает мне, а затем серьезнеет и рассматривает мать. Смирнов старший подходит к Антонине Николаевне, целует ее в плечо, а затем глядя сверху вниз в ее глаза задает простой вопрос:

— Тебе помочь, моя неугомонная чудо-кроха?

— Мы уже все сделали. Бери вот это и отнеси в столовую. Максим, пожалуйста, только без резких движений и не смей кусочничать.

Маленькая женщина отдает приказ огромному начальнику Седьмой пожарной части? Вот это власть! Отец Алексея высокий мужчина, но старший сын явно перерос своего родителя. Возможно, его не совсем обычная работа превратила в богатыря, но почти двухметровый рост, по моему весьма недалекому мнению, простая арифметическая сумма антропометрических данных его красивых кровных родственников — Алексей, как минимум, на десять сантиметров выше своего отца. По-видимому, отщипнул от матери один несчастный дециметр. Рассматриваю взрослую пару и не замечаю, как кто-то сильный к своей груди прижимает и шепчет:

— А ну-ка перестань.

— Я ничего не делаю, — пытаюсь повернуть лицо, но мужской подбородок стопорит мою макушку и не дает пошевелиться. — Лешка, ты тяжелый, мне неудобно, отпусти меня.

— Кому говорю? Перестань! Все хорошо, а ты тут киснешь, как вскрытый тетрапак с уже некачественной молочной смесью. Климова, сегодня ночью будет неприятно-приятный разговор. Пока предупреждаю о ночной «прогулке», но, если не успокоишься, начну «послеобеденный сон».

— Тебе показалось, ты все придумал.

— Вряд ли, солнышко. Я чересчур внимательный к деталям, касающимся тебя. За неполный месяц изучил все оттенки твоего спонтанно меняющегося настроения. Вот сейчас, например, отчетливо читается страх и неприкрытый ужас. Моя мать так сильно пугает тебя? Или батя? Или я?

Им тяжело понять мое теперешнее состояние. А если учесть, через что я прошла, то весь этот ужин, фактически тесное знакомство с его родителями, говорит мне о том, что у Смирнова младшего по отношению ко мне довольно-таки серьезные намерения. Может, нужно радоваться? Хотела бы, но не могу! Привыкать к такому нельзя.

Я случайно, краем глаза, замечаю, с какой нежностью смотрит на меня его мать. Опять краснеешь, «Климова»? Что с тобой не так? Все-таки проворачиваюсь в объятиях Алексея и утыкаюсь лицом в его грудь.

— Лешка, я здесь чужая, — бухчу в гулко бьющееся мужское сердце. — Думала, что ты заберешь машину, поговоришь с отцом и мы уедем. А теперь…

— Мам, — он громко обращается к Смирновой. — Есть один вопрос!

— Да, сынок. Внимательно!

— Вы меня тут обсуждали, пока отец нравоучал на улице непослушного дебильного сынка?

Вот же беспардонный хам! Щипаю за мужской упругий бок, а затем по скрытым мышечной массой почкам своими кулачками лупцую.

— Алешка, Алешка. Замолчи, кому сказала. Перестань. Леша!

Да только все впустую. Смирнов сжимает еще крепче и угрожающе шикает в мое дергающееся темя.

— Тишина, одалиска! Тшш. Сейчас мама будет говорить.

— Естественно, мой дорогой. Все разговоры женщин только о вас, мужчинах. Если бы не вы, о ком бы мы вели задушевные беседы? На кого бы друг другу жаловались, кого бы обвиняли, кого боготворили или проклинали? Как бы мы вообще на свете, безмозглые амебы, жили? Все только для вас и о вас. Господи, я до сих пор поражаюсь мужскому самомнению. Зашкаливает и нарушает все условия житейских теорем. Ваш глобальный максимум, — по-моему, по жалким ощущениям, Смирнова на одно мгновение задумывается, — да его попросту не существует. Каждый следующий отпрыск мужского пола в этом однозначно перешагивает своего отца.

Чувствую, как Антонина Николаевна подходит ближе и даже гладит меня по голове, нежно пропуская каждый локон через свои вкусно пахнущие пальцы.

— Ты задушишь Олю, Алексей. Отпусти, пожалуйста, сынок!

— Я отнес. Что дальше, мать?

Максим Сергеевич рисковал пропустить все вынужденное «веселье», но вовремя к нашим разборкам подошел.

— Полегче, сын. Ты чересчур здоровый, — словесно заступается за меня.

— Она уже привыкла! — Алешка вздергивает мое тело и тихо произносит. — Ты отошла? Мандраж прошел, душа моя?

На последнем выражении, по-моему, все сразу замолкают и начинают обдумывать, что означает эта нежность по отношению ко мне. Господи! Он все испортил и сдал нас с потрохами. Когда вернемся домой, я его прибью.

Слышу, как прочищает горло старший Смирнов, как Антонина Николаевна смешно и тяжело вздыхает, как Алексей, по-видимому, все-таки «краснеет». Еще разок пытаюсь выкрутиться и… Вуаля!

Смирнова находится рядом с Максимом Сергеевичем и держит его, как в детском садике, за руку. Алексей не отпускает меня, хоть и внезапно разрешает убрать со своей груди лицо.

— Идемте поужинаем, дамы и господа, — отец приходит на помощь в разрядке этой очень напряженной обстановки, — мы с маленькой с утра нагуливаем аппетит, а доктора в нашем возрасте уже не рекомендуют слишком долгое, тем более вынужденное, воздержание…

Он резко замолкает, как будто теряет нить своего повествования, смешно бледнеет-зеленеет, очевидно смущается и переводит неуверенный взгляд на свою жену, которая, как верная боевая и настоящая подруга, сразу же приходит ему на помощь.

— От пищи! Воздержание от пищи, от восполнения энергетического жизненного баланса. Ты это хотел сказать?