— Да я знаю! Разведка работает исправно, плюс полкан тебя поносит хорошо, а я не заступаюсь. Уж извини, но люди правы, — отец ухмыляется, — ты там характер свой показываешь! Что за хрень, Алексей? Ребенок ждет, пока ты образумишься? Так это долго будет длиться. Я бы на месте Морозова…

— Пап, давать советы Зверю не стоит. Он меня обманул и подвел.

Да уж! После того, как «железная малышка» плавно переехала во двор к Смирновым старшим, Алексей громко и четко выказал свой «вотум недоверия» чете Морозовых. Вернее, он наотрез отказал в крестинах их дочери. В шутку или всерьез? Я об этом ничего не знаю, поэтому затрудняюсь ответить. Но… Максим даже звонил мне и просил образумить этого Смирновского «чудака». Там, конечно, было другое слово, но суть осталась та же. Я выпросила отсрочку! Господи, а это еще зачем? Я ведь, сама того не желая, вероятно помогла ему и сохранила долгую и крепкую когда-то дружбу?

Мужская половина семейства Смирновых препирается довольно долго, а на финал Максим Сергеевич поднимается со стула, выходит из-за стола и крепко одной рукой за шею обхватывает Алексея. Сын краснеет и кряхтит, но ничего не предпринимает, чтобы ослабить родительский захват.

— Лешка, я тобой горжусь. Слышишь, сын? Как слышно, парень? — шепчет ему в ухо. — Горжусь тобой, Смирняга!

Потом так же резко отпускает, а высвободившийся Алексей разворачивается и встает, чтобы так же сильно обнять своего отца. Мне кажется, я неконтролируемо плачу от таких искренних мужских отношений. Стараюсь, конечно же, улыбаться, но вместо этого пристыженно опускаю голову и рассматриваю дрожащие пальцы, перебирающие воздушный сарафан.

— Антонина Николаевна, Вам помочь? — подхожу к суетящейся Смирновой на кухне.

— Господи! Это еще зачем? Ты — гость, тем более что никакой помощи мне не требуется. Смотри, сколько тут всего. Один моет, второй сушит, третий режет, а Смирный жарит, тушит, даже душит, а иногда еще и коптит. Оль? — вдруг резко переводит наш разговор на серьезный лад.

— Да, Антонина Николаевна.

— Хочу тебя спросить. Возможно, вернее, скорее всего, так и есть, и я точно лезу не в свое дело, но… Пожалуйста, ответь мне. Вы с Алексеем друзья?

Что? Это как? К чему ее вопрос, что она пытается выведать или к чему хотела бы меня призвать? Ищет мою совесть? Так ее, наверное, больше не осталось — «он» вытравил ее и растоптал все жалкие остатки. Я — бессовестная тварь! Мы же с Лешкой спим… Я не пойму, это вопрос с каким-то подвохом или Смирнова действительно не понимает, что со мной на самом деле делает ее сынок? Господи, это снова происходит? Противник только поменялся? С такими, как я, можно только дружить, а долбаный объект дебильной дружбы трахать? Я… Есть ли у Алеши свой аналогичный тайный план? Даже если есть, то смысла больше нет — отец ушел из жизни, а я — ничто. «Климова», как тебе не стыдно, перестань!

— Антонина Николаевна…

— Ему не нужен женский друг, слышишь?

— Пожалуйста. Я не совсем понимаю, о чем Вы меня спрашиваете и к чему ведете.

— Ты нравишься ему, а я это прекрасно вижу. Знаю своего Лешку уже двадцать восемь лет. Он, — она подходит ближе и берет меня за руки, — прекрасный человек, но, как его отец, чересчур эмоциональный. Тяжело переживает все, что происходит не по его задумкам, планам. Ты понимаешь?

— Нет, — смотрю в пол и дергающимися губами шепчу. — Нет, нет, ничего не понимаю.

— Послушай меня.

— Я Вас слушаю, Антонина Николаевна, — решаюсь поднять голову и встретиться с обеспокоенным взором матери.

— Мне кажется, ты — его судьба, — она подается всем телом на меня и по-щенячьи заглядывает в глаза. — Оль, я не думала, прости, пожалуйста. Но теперь отчетливо все вижу! Он смотрит на тебя так же, как и его отец на меня. Я словно в прошлое нырнула и все точно вспомнила. Вы… Прости, девочка. Я с выводами тороплюсь? Климова, ответь!

Нет! Неправда! Такая, как я не может… Просто не может! Он слишком для меня хорош. Слишком чист и порядочен! Его отношение к женщине — это что-то за гранью невозможного. Он не смотря на свои огромные габариты и слишком «грозный» вид, умеет своей недюжинной силой управлять. Я совершенно не боюсь его.

Я! Не! Боюсь! Его! Когда под ним, когда с ним рядом, когда он в ванной комнате на член натягивает меня и шепчет что-то глупое об эмоциональном и физическом женском расслаблении, когда ест случайно пере- или недосоленную еду, когда смешно кусается в игривом поцелуе, когда целует жестко, зло, коварно, заведя мне руки за спину, когда вколачивается в тело и рычит, когда спокойно надевает презерватив, когда говорит о безопасности, а самое главное, когда он говорит о безоговорочном доверии друг другу. Да что ж такое! Твою мать! Да сколько можно все это заново переживать?

— Вы ошибаетесь, Антонина Николаевна. Я даю Вам слово, что оставлю Вашего сына в покое и он будет счастлив…

Она вдруг резко затыкает мой рот своей крохотной очень мягкой, пахнущей сгоревшим деревом, ладошкой и с безумно выпученными глазами в лицо шипит:

— Не смей никогда опрометчиво разбрасываться глупыми клятвами и несерьезными обещаниями. Слышишь? Никому и никогда. Не зарекайся, девочка, и помни, что жизнь непредсказуемая штука, об этом мы с Максимом знаем не понаслышке и как никто. Ты говоришь о том, чего вообще не знаешь. Поэтому, еще раз говорю, не смей. Не клянись и не обещай того, над чем вообще не властна.