Спасение Большого Рона Салливана было самым крупным общественным проектом с тех пор, как торнадо до основания разнес здание окружного суда. Но человек — не здание, его не перестроишь. И лужайка, и сад заросли сорняками. Розовые кусты засохли, трейлер стал похож на мусорный контейнер, грузовик с грехом пополам ездил — на нем Большой Рон катался в Атланту за выпивкой.

По крайней мере один орган у Большого Рона все еще неплохо функционировал, что влекло к нему определенного рода девиц. Ходили слухи, что Дженни Болтон забеременела. Дженни была хорошенькой брюнеточкой лет семнадцати, правда, уже потасканной. Когда в округе наконец догадались, кто ее обрюхатил, была организована целая кампания с целью заставить Большого Рона признать отцовство. В те времена это называлось «женить под дулом пистолета».

Дженни переехала к Большому Рону в ложбину. Когда начались схватки, он валялся в стельку пьяный за трейлером. Мама, жалевшая Дженни, заходила к ней почти каждый день; она-то ее и выручила — та лежала вся в слезах, скорчившись от боли, на узкой грязной койке. Папа с мамой срочно отвезли ее в гейнсвиллскую больницу, где ей пришлось делать кесарево. Когда мама спросила Дженни, как она хотела бы назвать малыша, та прошептала: «Роном-младшим, мэм...» — и на двенадцать часов забылась сном.

Чтобы Отличать мальчика от Большого Рона, все называли его Ронни. Через пять лет, как раз перед моим рождением, Дженни заболела воспалением легких и умерла. Думаю, она все свои силы положила на Ронни. Кое-кто предлагал забрать его у Большого Рона, но законопослушное большинство считало, что отбирать у отца сына не следует.

Порой даже хорошим людям надоедает лезть в чужие проблемы. И моя семья оставила Ронни на произвол судьбы.

Мне все это представлялось следующим образом: я появилась на свет, чтобы заботиться о Ронни вместо его мамы. Никто больше этим заниматься не хотел.

Когда я пошла в первый класс, Ронни учился в шестом. Я смотрела на него издалека, со смесью ужаса и любопытства.

Ронни всегда ходил грязным и неопрятным, и джинсы у него были то слишком длинные, то слишком короткие. Он был рослым для своих лет и худым как щепка, темноволосым, с огромными серыми глазами в пол-лица.

Ронни вечно с кем-то дрался. Ему кричали: «Вонючка помойная! Несет как из сортира!» — и он кидался на любого — на тех, кто старше, крупнее, сильнее, и в доброй половине случаев бывал нещадно бит. Директор Рафферти постоянно таскал Ронни к медсестре накладывать швы.

Его озлобленность, одиночество, положение изгоя — все это меня околдовывало, поскольку я, избалованное дитя процветающего клана, была его прямой противоположностью. Но одно у нас с Ронни было общим — все мои проступки тоже сразу выплывали наружу. Стоило мне нашкодить — поболтать на уроке или написать на стене школьного туалета какие-нибудь глупости, — весть об этом долетала до моего семейства в мгновение ока.

Ронни терпеть не мог, когда его видели на дороге у ложбины. Наверное, он понимал, как убого выглядит, стоя в ожидании школьного автобуса около покосившегося почтового ящика, за которым виднелись проржавевший трейлер и заваленный мусором овраг.

Была тому и еще одна причина: мои кузены Арлан и Гарольд Де-лейни. Они были старшеклассниками, сами водили машину и, если заставали Ронни у дороги, со всей силы колотили бейсбольной битой по почтовому ящику, а когда удавалось — то и по Ронни.

Как-то майским утром я была в дурном настроении — на улице лило как из ведра, а в такую погоду мои рыжие кудри вставали дыбом и походили на сахарную вату. Я, рыдая, спряталась в ванной и на автобус опоздала.

Дедушка был единственным, кто мог выносить меня в таком состоянии, поэтому нас с Хопом и Эваном в школу повез он. Машина тащилась сквозь пелену дождя по Соуп-Фоллз-роуд. За поворотом у Салливановой ложбины мы увидели удаляющийся грузовичок Арлана и Гарольда.

— Они опять приставали к Ронни! — завопила я.

Дедушка выругался себе под нос.

Ронни стоял под проливным дождем — без плаща, без зонта, только на плечи был накинут пластиковый мешок для мусора. Книги его валялись в бурьяне.

Завидев еще одну машину, он метнулся прочь, упал, снова вскочил на ноги и помчался по скользкой дороге к ложбине.

— Дедушка! — взмолилась я. — Пожалуйста, остановись.

Дедушка свернул на обочину.

— Клэр, ты что? — возмутился с заднего сиденья Хоп.

— От него вся машина провоняет, — сказал Эван.

Дедушка пристально посмотрел на меня:

— Ронни — твоя забота, Клэр. Тебе придется самой идти под дождь и звать его сюда.

Наверное, он решил проверить, что во мне победит — тщеславие или смелость. Я распахнула дверь и вылезла на дорогу.

— Ронни! — закричала я и, поскользнувшись, шлепнулась в грязь. — Ронни, мы подвезем тебя до школы! Никто тебя не обидит, обещаю!

Дедушка тоже вышел и встал надо мной.

— Ронни, иди сюда!

Ни звука. Ни шороха. Мы звали его минут десять.