Я знала, что Ронни наблюдает за нами откуда-нибудь из-за дерева — я чувствовала на себе его взгляд. Но из укрытия он не выходил.

Ну ладно, — устало сказал дедушка. — Эту мышку нам из норки не выманить.

Не в силах больше сдерживать переполнявших меня чувств, я горько разрыдалась. Грязная, промокшая, все равно я была в лучшем положении, чем Ронни.

Он думает, мы приносим несчастье, — всхлипывая, говорила я дедушке, идя к машине. — Каждый раз, как мы появляемся рядом, с ним случается что-то плохое.

— Мы не приносим несчастья, — сказал дедушка, погладив меня по голове. — Мы просто живем по другую сторону забора. Мы для него такие же чужие, как и он для нас.

— Приходи к нам в гости! — прокричала я, обернувшись к лощине. — Я оставлю ворота открытыми!

Я училась во втором классе, когда третьеклассник Нили Типтон превратил мою жизнь в настоящий ад. Он постоянно подкрадывался ко мне и шипел на ухо: «Малявка Малоуни!» — а потом дергал меня за волосы и, не успевала я обернуться, убегал.

Но однажды Нили получил по заслугам и с тех пор меня больше пальцем не трогал.

Началось все как обычно. На перемене я осторожно вышла во двор. Он поджидал меня, притаившись за дверью, и я, не поняв даже, что происходит, вдруг повалилась на землю.

— Попалась, Малявка Малоуни, — завопил Нили.

Я с трудом приподнялась, опершись на локоть, и тут вдруг услышала глухой удар и увидела, как Нили, отлетев от стены, валится на землю. Над ним стоял Ронни.

— Еще раз ее тронешь, — сказал он невозмутимо, — руки-ноги переломаю.

Ронни обернулся ко мне. Глаза его сверкали как молнии. Он словно ждал, что я на него сейчас накинусь.

— Спасибо, Ронни, — сказала я.

— Я слышал тебя тогда, в ложбине, — внезапно признался он. — Ты не похожа на всех остальных.

Сказав это, он развернулся и ушел.

В тот день я влюбилась в Ронни Салливана.

Сестры Макклендон жили в северной части городка, в застроенном старыми покосившимися домишками тупике, называвшемся Стафим-роуд или, как чаще говорили, Вставь-им-роуд.

Я, как и все, хихикала, слыша это название, смутно догадываясь, что в нем есть что-то неприличное. И еще я знала, что, если кто-нибудь из моих братьев сунет нос на Стафим-роуд, мама с отцом с него шкуру спустят.

Мама, если б могла, спустила бы шкуру со своего брата Пита. Всем было известно, что дядя Пит вечно ошивается у сестер Макклендон на Стафим-роуд. Даже я была наслышана о его дурных привычках и знала, что он — позор семейства Делейни.

Сестер было четыре — Дейзи, Эдна, Лула и Салли. Старшей, Дейзи, когда мне было семь, исполнилось лет тридцать пять, но из-за вытравленных перекисью волос и грубых складок у рта она выглядела гораздо старше. У нее имелся муж, о котором уже много лет не было ни слуху ни духу. Большую часть времени Дейзи проводила с Большим Роном Салливаном.

У Эдны и Лулы была целая вереница мужей. «Швырни горсть горошин в кучу Лулиных и Эдниных детишек, и ни за что не попадешь хотя бы в двоих от одного отца», — говаривал мой дедушка.

Салли Макклендон, младшей из сестер, было шестнадцать. Школу она бросила, хуже того, успела родить ребенка, мальчика. Говорили, что Салли — любимица дяди Пита.

Сестры Макклендон жили на пособие и кое-как подрабатывали — стирали, ходили убираться плюс к этому получали деньги от захаживавших к ним мужчин. Я решила, что дядя Пит — совсем чудной, раз имеет с ними дело.

Став старше, я поняла, что сестры Макклендон были бедными, необразованными и несчастными женщинами. Но в семь лет я только видела, что у моих родственников они вызывают жалость и отвращение. Добавьте к этим чувствам христианское милосердие — и получите благотворительность.

Такую, например, как на Пасху.

Стыдно признаться, но Пасха для меня была прежде всего корзинками с угощением, расписными яйцами и новыми платьями в оборочках. О благоговейной торжественности и речи не было — на Пасху я была принцессой. Мама купила мне бледно-розовое платьице с пышной юбкой, волнами расходившейся от талии. А к нему — белые замшевые туфельки и белую соломенную шляпку с розовой лентой.

В субботу перед Пасхой мы красили яйца. Весь день мы их варили и окунали в пахнущие уксусом краски. Часть яиц мы разложили в дюжину корзиночек с конфетами и книжками с библейскими рассказами. Корзиночки предназначались бедным детям Макклендонов со Стафим-роуд, которым мама вместе с другими благочестивыми дамами каждый год возила пасхальные подарки.

Утром на Пасху я в ночной рубашке спустилась в гостиную, где на столе стояла пасхальная корзина для меня — огромная, в розовых лентах, с розовым плюшевым пуделем. Я разорвала обертку гигантского шоколадного зайца и, предвкушая наслаждение, принялась вертеть его в руках.