Для народа переводились или «онемечивались» («verteutscht») и исторические книги («Иосиппон», «Шевет-Иегуда»), а некоторые авторы описывали событие своего времени прямо на обиходном языке. Переживший франкфуртский погром 1614 года, Элханан Гелен описал его подробно в рифмованной прозе на обоих языках («Megillat Winz», «Winz-Hans-Lied», Франкфурт, 1616). В это же время была напечатана первая апология на немецко-еврейском языке, написанная Залманом Офенгаузеном, с целью дать возможность «простым евреям и еврейкам защищаться против христиан и возражать им». Эта книга («Judischer Theriak», Ганау, 1615) была направлена против памфлета «мешумеда» Самуила Бренца («Der judische Schlangenbalg»), повторившего юдофобские выдумки Пфеферкорна и его последователей. Не последнее место занимали в новой народной литературе распространенные народные сказки о Бове Королевиче («Bowo-Buch», Венеция, 1540) и т.п. Любимейшим чтением с начала XVII века был сборник сказок («Maasse-Buch», Базель, 1602), где собраны наиболее привлекательные легенды из Талмуда и Мидраша, рассказы о святых мужах Средневековья: Раши, Симоне из Майнца и его сыне «папе Элханане», мученике р. Амноне, и другие «чудные сказания». Таким образом, народная литература имела все жанры в узких пределах тогдашнего творчества, кроме раввинской науки — достояния «избранных умов».

В то время, когда изгнанники из Испании и Португалии удалялись на турецкий восток, из тесных гетто Германии и Австрии тянулись вереницы переселенцев на славянский восток — в Польшу и Литву. Знаменательное для XVI века передвижение еврейских масс из Западной Европы в Восточную создало сефардский центр в Турции и ашкеназский — в Польше [32] . Но неодинакова была судьба этих двух новых центров: сефарды в Турции уже кончали свой исторический путь, ашкеназы же в Польше выступали только на широкую арену истории с запасом свежих сил, с задатками самобытной национальной культуры. После двух средневековых центров Вавилонии и Испании не было нигде такой сильной концентрации еврейского элемента и такого простора для автономного развития, как в Польше XVI и следующих столетий.

Непрерывная в течение Средних веков колонизация славянских земель еврейскими выходцами из Германии подготовила почву для исторического процесса, превратившего Польшу из колонии в метрополию еврейства. Массовые выселения из Германии и Австрии и конце XV и начале XVI века толкали в Польшу все новые толпы странников. Шаткое положение евреев, живших под постоянной угрозой изгнания в соседних с Польшей землях Богемии и Силезии, держало наготове большие кадры переселенцев, стоявших одной ногой в Праге, а другой — в Кракове, Познани или Львове. Польша поглощала всю эту массу пришельцев, так как она еще не достигла той точки насыщения еврейским элементом, на которой начинается обратный процесс выталкивания его из государственного организма. Многочисленное еврейское население в городах и селах Польши и Литвы представляло собой не загнанную касту и не однородную хозяйственную труппу, как в Германии, а крупную часть населения, деятельность которой проявлялась в разных сферах социально-экономической жизни. Оно не было прикреплено к двум исключительным профессиям — торговле деньгами и мелкой купле-продаже, а участвовало во всех отраслях промышленности, добывающей и обрабатывающей, не исключая и сельского хозяйства — в форме земельной аренды и фермерства. Капиталисты занимались откупами королевских «мыт и податков» (таможенных пошлин и монополий) и часто исполняли, как некогда в Испании, роль финансовых агентов при королях и магнатах. Позже, когда сеймовыми законами и церковными канонами казенные откупы были затруднены для евреев, их капиталы переместились в аренду королевских и шляхетских имений с правом «пропинации» или шинкарства, эксплуатации соляных копей, лесных угодий и других земельных богатств. Купцы занимались вывозом домашнего скота и сельскохозяйственных продуктов в Австрию, Молдавию, Валахию и Турцию. В низших классах были распространены мелкая торговля, ремесла, огородничество и садоводство, а местами (преимущественно в Литве) и настоящее землепашество в деревнях.

Связанная многими нитями со всей хозяйственной жизнью страны, деятельность евреев должна была вызвать соответственное разнообразие форм и в их правовом быту. В таком типичном сословном государстве, каким была Польша, правовое положение евреев должно было определяться борьбой классовых интересов. Королевская власть сталкивалась с властью крупных помещиков, «вольной шляхты», которая владела значительной частью не только сельской, но и городской земли («можновладство»); крупная шляхта, в свою очередь, боролась против домогательств мелкой шляхты и против автономных городских сословий: купцов, мещан и ремесленников. Борьба велась в сеймах, в магистратах и судах. Свою линию вело католическое духовенство, ослабленное в эпоху реформации, но затем усилившееся благодаря общей католической реакции и кипучей деятельности иезуитов. Все эти сословные группы относились к евреям различно, каждая с точки зрения своих интересов. Евреев ценили только в зависимости от выгод, которые они могли приносить тому или другому классу, а так как выгодное для одного класса часто оказывалось невыгодным для другого, то неизбежно возникали столкновения интересов, где евреи оказывались покровительствуемыми с одной стороны и гонимыми с другой.

У евреев в Польше были две силы покровительствующие — королевская власть и крупная шляхта, и две враждебные — духовенство и горожане. Помимо интересов государственной казны, пополнявшейся постоянными и чрезвычайными налогами с евреев, короли имели и личные выгоды от их коммерческой деятельности. Они дорожили финансовыми услугами «мытников», выплачивавших наперед большие суммы за откуп таможенных пошлин и казенных податей, или за аренды королевских имений; такие откупщики-арендаторы превращались обыкновенно в придворных финансовых агентов, у которых всегда можно было доставать деньги авансом или взаймы и которые поэтому имели возможность влиять при дворе в интересах своих соплеменников. Крупная поместная шляхта, в свою очередь, дорожила доходами от еврейских скупщиков сельских продуктов для вывоза, а также услугами арендаторов в своих имениях, которыми беспечные магнаты плохо управляли. Безусловно враждебны евреям были, как и на Западе, их городские конкуренты из купеческого и ремесленного сословия, так как в мещанстве больших городов был еще очень силен немецкий элемент (особенно в Кракове, Познани и Львове). Городские советы и ремесленные цехи сильно притесняли евреев в приобретении недвижимости, в торговле и ремеслах; буйные мещане иногда прибегали к кулачной расправе и погромам. Неизменно агитировало против евреев на сеймах и с церковной кафедры католическое духовенство, которому от времени до времени удавалось влиять на законодательство в духе клерикальной нетерпимости и создавать инквизиционные судебные процессы на почве религиозного суеверия.

Из взаимодействия всех этих факторов складывается правовой и общественный быт польско-литовских евреев в XVI и первой половине XVII века, в эпоху, когда Польша достигла высшей ступени своего политического развития.

Первые годы XVI столетия застали евреев Польши и Литвы восстановленными во всех правах, которые пытались местами отнять у них в конце предыдущего века. Тот самый великий князь Литовский Александр Ягеллон, который из каких-то темных побуждений выселил евреев из своих княжеских владений в 1495 г., призвал их обратно, как только получил корону Польши по смерти своего брата Яна Альбрехта. В 1503 г. король Александр, «помысливши с панами радами», объявил о своем решении: принять обратно изгнанных из Гродны и других городов Литвы евреев, дозволить им жить «по замкам и другим местам, где перед тем были», и возвратить им дома, синагоги, кладбища, хутора и поля, которыми они раньше владели. Причины такой перемены были ясны: в объединенном польско-литовском государстве бюджет в значительной мере определялся доходами от еврейских откупщиков. Один из этих «королевских мытников», богатый Иоско, держал в откупе таможенные и дорожные пошлины в Люблинском, Холмском, Львовском и Перемышльском округах, т.е. чуть ли не в трети польской территории. Для поощрения деятельности своего финансиста король Александр освободил Иоску и всех его служащих от подсудности местной администрации и признал их подчиненными только суду королевскому, наравне с придворными сановниками. Что Александр и теперь не питал дружелюбных чувств к евреям вообще, видно из следующего факта. В 1505 г. он разрешил включить в свод основных польских законов, изданный канцлером Яном Ласким, старинную привилегию Болеслава Калишского — еврейскую «хартию вольностей», но при этом он велел оговорить, что делает это только «ради обеспечения защиты (населения) против евреев» (ad cautelam defensionis contra judaeos). В том же году была объявлена радомская конституция (акт «Nihil novi»), по которой король может издавать новые законы только с согласия сейма, состоявшего из двух палат: сената и «посольской избы». Высшие духовные и светские сановники в сенате и ординарная шляхта в посольской избе отныне могли направлять законодательство страны в своих сословных интересах. Однако для королевской власти осталось еще много простора в деле применения старых «прав и привилегий», которыми регулировалось положение евреев, и либеральные польские короли ближайшей эпохи пользовались своими прерогативами для упрочения этого положения.

Либеральная политика сверху получила перевес при преемнике Александра, Сигизмунде I (1506-1548). Добрый католик, Сигизмунд был, однако, далек от клерикальной юдофобии. В первые трудные годы своего царствования, когда ему приходилось воевать с Москвой, король был в значительной мере зависим от еврейских финансистов, снабжавших его займами. В Литве он имел такого банкира в лице генерального откупщика податей и пошлин, брестского еврея Михеля Иезофовича, брат которого, Авраам Иезофович, принял крещение еще при Александре и занимал пост земского подскарбия, т.е. казначея княжества Литовского. Фактически казначеем был и оставшийся в еврействе Михель, так как ему поручалось платить из собранных доходов жалованье местным чиновникам и долги княжеским кредиторам. При королевском дворе в Кракове состояли два еврейских банкира: Франчек (Эфраим) из богатой краковской семьи Фишель и Авраам из Богемии. Первый назначен был «экзактором», или сборщиком податей, в Малой Польше, а второй — в Великой Польше (1512). Сигизмунд I пытался связать своих финансовых агентов с самоуправлением еврейских центральных общин. Он назначил Авраама Богемского «сеньором», или старшиной, еврейских общин в Польше, а Михеля Иезофовича — в Литве (1514). Оба банкира должны были играть роль верховных судей, при которых духовные раввины состоят в качестве помощников для разбора дел по еврейскому праву. Эта попытка вторжения во внутреннюю жизнь общин не удалась, но система податных откупов, дававшая еврейским нотаблям некоторое политическое влияние, продолжалась, пока против нее не выступила польская шляхта, которая считала государственную службу своей монополией.

Сигизмунд I старался по мере сил осуществить провозглашенный им принцип: «Как богатым и панам начальствующим, так и каждому бедняку должна быть оказана одинаковая справедливость». Но в стране сословных перегородок трудно было осуществить этот возвышенный принцип, и все царствование Сигизмунда прошло в борьбе королевской власти со шляхтой и городскими сословиями, стремившимися сократить права евреев. Наиболее трудной была борьба с городскими властями в больших городах, где тон задавали немецкие бюргеры, подражавшие своим соплеменникам по ту сторону Вислы. Отголоски Франкфурта, Регенсбурга и Праги слышались на еврейских улицах Познани, Кракова и Львова, главных городов трех областей: Великой Польши, Малой Польши и «Руси» (Галиция и Подолия). В Познани городской совет препятствовал евреям торговать и нанимать склады для товаров вне еврейского квартала. Закрыв центральные части города для еврейской торговли, христианское купечество надеялось сдавить ее в тесных пределах гетто. Вследствие жалоб обиженных, король приказал познанским властям не чинить никаких притеснений евреям и не нарушать их привилегий (1517). На это христианское купечество возразило, что евреи нанимали лучшие склады на рынке, где раньше торговали только «выдающиеся христианские купцы, местные и иностранные» (немецкие), и что от этого мог бы произойти для христианских посетителей рынка «великий соблазн», в ущерб «истинной вере». Ссылка на религию, прикрывавшая купеческие аппетиты, подействовала на набожного короля, и он запретил евреям нанимать склады на рынке (1520). Позже (1532) король, ввиду жалоб на наплыв евреев в Познань, вынужден был удовлетворить ходатайство мещан о недопущении новых переселенцев и о запрещении евреям покупать христианские дома в городе.