Со смертью Сигизмунда-Августа (1572) угасла династия Ягеллонов. В истории Польши начался «элекционный период». Королей стала выбирать шляхта, и с тех пор власть высшего дворянства через сейм все более усиливалась за счет королевской власти. После долгого бескоролевья шляхта избрала королем французского принца Генриха Валуа (1574), члена семьи, только что запятнавшей себя кровью жертв Варфоломеевской ночи в Париже. Этот выбор тревожил польских реформатов и не сулил ничего хорошего евреям, а между тем еврейский политик Соломон Ашкенази, состоявший тогда при польском дворе, счел нужным агитировать за кандидатуру французского принца. Еврейская община в Кракове также сочла нужным устроить блестящую иллюминацию в своем пригороде в день коронации Генриха. Евреи, по-видимому, делали это в расчете на подтверждение своих привилегий новым королем, и есть основание думать, что литовские общины добились такой конфирмации. Но скоро миновали и надежды, и опасения, связанные с новым царствованием. Генрих, пробыв несколько месяцев в Польше, бежал оттуда на родину, чтобы принять французскую корону по смерти своего брата Карла IX.

На польский престол вступил, по выбору, Стефан Баторий, храбрый венгерский воевода, женившийся на сестре Сигизмунда-Августа. Его недолгое царствование (1576-1586), заканчивающее собой «золотой век» польской истории, ознаменовалось несколькими актами справедливости по отношению к евреям. В 1576 г. депутаты от еврейских общин великопольской провинции жаловались королю на новую попытку юдофобов затеять ритуальный процесс в порядке церковной инквизиции. Король немедленно издал декрет (5 июля в Варшаве), в котором ритуальные обвинения были названы «клеветой». «Желая преградить путь таким клеветам (volentes viam ejusmodi calumniis praecludere) и устранить причины волнений и истязаний, которым евреи незаслуженно из-за этого подвергаются», — король приказывает, чтобы никто впредь не смел ложно обвинять евреев перед судом или магистратом в убиении христианских детей и в похищении сакрамента из церкви; клеветник же, возбудивший подобное обвинение, подлежит той смертной казни, которую он хотел причинить оклеветанному еврею. Таким решительным тоном не говорил еще ни один католический монарх. Будучи ревностным католиком, Стефан Баторий очевидно считал для себя обязательными старые папские буллы, отвергавшие ритуальную ложь, и возмущался попытками клерикалов сеять эту ложь для «пропаганды веры». Он уважал чужие религиозные убеждения и запрещал вызывать евреев в суд в субботний день, а также требовать от них судебной присяги по старой унизительной церемонии средних веков.

Стефан Баторий заступался за евреев в борьбе, которую вели против них магистраты двух столиц, Кракова и Познани. Он разрешил евреям держать товарные склады и торговать на рынках, в центре обоих городов, вне особых еврейских кварталов, и запретил взимать с их товаров пошлины сверх тех, какие уплачивались прочими горожанами. Это вызвало большое волнение среди христианских купцов. Предвидя возможность насилий над евреями в Познани со стороны мещан, король объявил магистрат ответственным за всякие эксцессы в городе (10 февраля 1577). Но эти предостережения не предотвратили катастрофы: через три месяца в Познани произошло нападение на еврейский квартал, сопровождавшееся грабежом и несколькими убийствами. Поводом к погрому послужило то, что евреи не хотели допустить свидания между одним из своих единоверцев, готовившимся принять крещение, и его женой. Стефан Баторий наложил большой штраф на познанский магистрат за непринятие мер к предупреждению эксцессов и снял этот штраф лишь после того, как члены магистрата заявили под присягой, что они не знали о замышляемом нападении. Король-солдат руководствовался в подобных случаях простым чувством долга, а не общими политическими принципами, которые у него были очень шатки. Он, например, в одном случае заявляет, что евреи должны быть уравнены в правах с гражданами (coaequantur cum civibus), а в другом — что они только жители, а не граждане (incolae et поп cives) и что права городского сословия распространяются на них лишь в случаях, точно определенных законом. Стефан Баторий снабжал евреев грамотами на жительство в новых городах и в то же время подтверждал, по просьбе мещан других городов, местную привилегию de поп tolerandis judaeis.

При этом короле Польша уже стояла на той границе католической реакции, которую она перешагнула в следующее царствование. Сам король содействовал распространению в Польше ордена иезуитов, который захватил в свои руки дело воспитания молодежи и в своих школах развращал ум и совесть многих поколений польского общества.

Результаты переворота, совершившегося после прекращения династии Ягеллонов, обнаружились с полной определенностью при первом короле из шведской династии Вазы, Сигизмунде III (1588-1632). Следствием избираемости королей была зависимость их от шляхты, которая фактически управляла страной, приноравливая сеймовое законодательство к своим сословным интересам и наполняя ряды местной администрации — воевод, старост и судей. Следствием же деятельности иезуитов было усиление клерикализма во всех сферах жизни. Искоренять реформатских диссидентов, угнетать греко-православную церковь и превратить евреев в бесправную касту — такова была программа католической реакции в Польше. В этих видах принимались драконовские меры против реформатов и «ариан» и создавалась насильственная уния православных с католиками. Еврейство в религиозном отношении считалось неисправимым и поэтому подлежало строгой изоляции от христианского общества, как очаг заразы. Однако светская Польша не могла еще в ту эпоху всецело воспринять клерикальную программу. Правящая шляхта не могла обойтись без хозяйственных услуг евреев. Еврей-чиншевик [33] в городах и местечках частных владельцев, еврей-арендатор в деревне, доставляющий пану доход от молочного хозяйства, мельницы, винокурения или «шинкования» (продажа питий), — все они нужны беспечному пану, забрасывающему свое хозяйство и коротающему время в столице, в придворных кругах, на сеймах, сеймиках, конфедерациях или в веселых забавах. Аристократическая шляхта не дает юдофобскому духовенству переступить известные границы в репрессиях против евреев, да и сами духовные сановники, поскольку они являются владельцами больших имений, не забывают, что без евреев-арендаторов обойтись трудно. Даже находившийся под влиянием иезуитов Сигизмунд III играл еще традиционную роль покровителя евреев. В год вступления на престол (1588) он подтвердил прежние привилегии польского еврейства в целом и, кроме того, издал особый декрет в защиту интересов городских евреев. В Кракове мещане не пускали евреев на городской рынок, пользуясь сеймовым решением о запрещении евреям закупать продукты на рынках раньше христиан. По жалобе евреев Сигизмунд повелел: не препятствовать им в закупке на рынке товаров и, в частности, продовольствия, ибо они платят подати и поддерживают государство, но нужно следить, чтобы евреи не закупали продуктов еще до привоза их на рынок и не выходили за город для скупки у крестьян, с целью перепродажи.

Экономическая борьба в городах все чаще рядилась в модную маску религиозного рвения. Во многих городах магистраты присвоили себе право суда над евреями, вопреки основному закону о подсудности евреев в делах с христианами королевскому суду воеводы, а во внутренних делах — автономному раввинскому суду. Королю, по жалобе обиженных, приходилось часто напоминать магистратам, что евреи не подчинены мещанскому магдебургскому праву. Такое разъяснение дал Сигизмунд III по жалобе евреев города Бреста Литовского (1592). Поддерживал жалобу влиятельный при дворе глава брестской общины Саул Иудич, откупщик таможенных пошлин и других казенных сборов в Литве; он носил титул «королевского слуги» и часто оказывал своим соплеменникам важные услуги. (Есть основание думать, что его именно избрала своим героем народная легенда, гласящая, будто во время бескоролевья в Польше влиятельный еврей Саул Валь, любимец князя Радзивилла, был провозглашен, по капризу шляхты, королем Польши и «процарствовал» в течение одной ночи, до выбора нового короля.) Но там, где еврейская масса не имела таких влиятельных ходатаев в лице богатых откупщиков и «королевских слуг», законные ее интересы страдали. В Вильне мещане в своем стремлении выжить евреев-конкурентов дошли до погрома: разорили синагогу и разграбили квартиры и товарные склады евреев в шляхетских домах (1592). В то время в Вильне заседал новоучрежденный Литовский трибунал, который приговорил храбрых мещан к тюремному заключению и уплате убытков пострадавшим; но осужденные отказались подчиниться этому решению, так как в силу магдебургского права первой инстанцией для мещан был суд магистрата. В данном случае король Сигизмунд взял евреев под свою защиту и выдал им грамоту на право жительства и свободной торговли в Вильне. Но в других случаях король становился на сторону мещан. В Киеве, куда католический и православный фанатизм долго не пускал евреев, они появились в начале XVII века и развили там обширную торговлю привозными товарами. В 1619 г. киевские мещане пожаловались королю на приезжих евреев, которые не останавливаются в «гостином дому», а в частных домах, где живут подолгу и торгуют, отнимая заработок у местных торговцев. Сигизмунд III внял просьбе мещан и запретил евреям селиться в Киеве на жительство, дозволяя им только приезжать туда на один день для оптовой продажи своих товаров. При этом король привел и политический мотив: неудобно, чтобы в пограничном городе жили евреи, от которых нельзя ожидать «никакой обороны от неприятеля» (подразумеваются набеги крымских татар или московских войск).

В борьбе с евреями достигли виртуозности мещанские общества Познани и Кракова, старейших гнезд юдофобии, где немецкая часть бюргерства пускала в ход испытанные западные приемы сословной борьбы. В Познани нападения черни на еврейский квартал и «легальные» гонения со стороны магистрата и цехов были в порядке дня. Некоторыми ремеслами, как, например, портняжным, евреям разрешалось заниматься исключительно для потребностей гетто, а не христианского города. Наиболее издевались над евреями цеховые ремесленники, среди которых было немало из породы тех, которые в то время работали в шайке Фетмильха во Франкфурте. В 1618 г. маляр, которому поручено было расписать снаружи стены познанской ратуши, вывел на них фигуры, оскорбительные для евреев, и последним пришлось немало терпеть от глумлений уличной толпы. Через два года местное духовенство распустило слух, что в одном из домов еврейского квартала найден стол, на котором, за 220 лет перед тем, были будто бы проколоты евреями три гостии (см. том II, § 63). Деревянная «реликвия» была перенесена в кармелитскую церковь в торжественной процессии, в предшествии епископа и всего духовенства. Эта демонстрация усилила в народе неприязнь к евреям. Ученики иезуитских коллегий врывались в еврейский квартал, издевались над его обитателями и буйствовали.

Более широкие размеры приняла мещанско-еврейская война в Кракове. Воюющие стороны часто улаживали свои споры «мирными договорами», которые всегда оказывались стеснительными для слабой стороны, евреев. В 1608 г. между кагалом и магистратом, при посредничестве короля, состоялось следующее соглашение: на краковском рынке евреи могут торговать свободно только в ярмарочные дни, а в обыкновенное время они могут продавать товары краковским купцам лишь оптом из закрытых складов; многими предметами им вовсе нельзя торговать (дорогие ткани, золото и драгоценности, скот, продовольствие); нельзя им также открыто заниматься ремеслами вне гетто, а также курить водку из хлеба. Эти драконовские правила по необходимости нарушились, и вскоре война вновь разгорелась. Ничего не добившись от короля, краковский магистрат решил апеллировать ко всей стране, через государственный сейм. Он поручил мещанину Себастиану Мичинскому, именовавшему себя «доктором философии», изложить в подробной записке все претензии краковских купцов и ремесленников к евреям и опубликовать ее для воздействия на общественное мнение и на депутатов сейма. Мичинский широко понял свою задачу: он написал целую книгу, в которой местному спору посвятил одну главу, а в прочих главах обличал евреев вообще во всевозможных преступлениях. Книга была напечатана в Кракове в 1618 г. под заглавием: «Зеркало польского государства («Zwierciadlo Korony Polskiej»): о тяжких обидах, которые терпит оно от евреев». В подзаголовке значилось: «Изложено для сынов государства на общем сейме». В главе о местных делах приводятся подробнейшие сведения о еврейских торговых складах в Кракове. Одни еврейские купцы привозят товары из Франкфурта, Лейпцига и Нидерландов, другие же вывозят меха и сукна в Богемию, Моравию, Силезию и Венгрию. В Кракове эти товары продаются шляхтичам не только в кусках материи, но и в виде шитых костюмов, продаются из складов и разносятся по рынку, вопреки запрещению. Евреи торгуют водкою в домах и лавках, а также латинскими книгами, получаемыми из Венеции; у них в Кракове имеются три типографии, а в Люблине одна. Они смеют заниматься ремеслом; среди них есть портные, злотники (золотых дел мастера) и позументщики. Богачи в еврейской общине обладают капиталом от 50 000 до 300 000 злотых... Отсюда вывод: евреев нужно обуздать ради интересов христианского купечества и ремесленного сословия. Чтобы сделать этот вывод более убедительным, Мичинский нагромоздил в своем памфлете массу сведений о еврейских злодействах: они убивают христианских младенцев и пьют их кровь. Богач-еврей Вольф Поппер с прозвищем Боцян (аист), ведший крупную торговлю шелком в Кракове и Бреславле, будто бы развозил эту кровь в стеклянных сосудах по еврейским общинам, и, когда он однажды поехал в родной город Ленчицу, бричка по дороге опрокинулась и из нее выпал сосуд с кровью — так уверяет Мичинский и восклицает: «О, если бы удалось посадить на скамью пыток еврейских старшин, многое мы бы тогда узнали!» Автор призывает к расправе с евреями, а самым верным способом считает изгнание их из страны по примеру Испании. Злобный памфлет Мичинского произвел свое действие. В Кракове начались волнения. Уличная чернь и буйные школьники стали чаще нападать на встречных евреев и оскорблять их. Краковский кагал обратился к королю с просьбой о защите, и Сигизмунд III декретом от 31 августа 1618 г. приказал магистрату прекратить беспорядки и изъять из обращения книгу Мичинского как опасную для общественного спокойствия. Среди депутатов сейма книга Мичинского вызвала разные толки: одни считали автора апостолом правды, другие — низким демагогом. Сейм не реагировал на бред юдофоба-маньяка, но его ядовитый памфлет оставил свой след в польском обществе.

Краковский мещанин Мичинский травил еврейских купцов, а калишский врач Слешковский, по тем же побуждениям профессиональной конкуренции, порочил еврейских врачей. Евреи-медики, особенно из окончивших университет в Падуе, имели большой успех в польском обществе и возбуждали зависть христианских коллег. В трех книгах («Odkiycie zdrad zydowskich», 1621; «Jasne dowody о doktorach zydowskich»; «O morowem powietrzu», 1623) Слешковский обвиняет еврейских врачей в колдовстве и в отравлении добрых католиков, связывает с ними тогдашнюю эпидемию чумы в Калише, повторяет обычные басни о ритуальных убийствах и осквернении церковных сакраментов и т.п. Усердный обличитель предлагает свой проект решения еврейского вопроса: сжечь еврейские книги, особенно Талмуд, и разрешить евреям читать только Библию на латинском языке, гнать их по воскресеньям в церкви на слушание проповедей священников, а раввинам запретить чтение проповедей, молодежи запретить изучать языки еврейский и «немецкий» (т.е. древнееврейский и разговорный) и обязать ее изучать только латынь и польский язык, запретить евреям заниматься торговлей и ремеслами и т.п. Этот упрощенный проект о запрещении евреям верить, учиться, говорить по-своему и зарабатывать остался в литературе как памятник не только злобы, но и феноменальной глупости тогдашних польских юдофобов.