Очень охотно допускал король еврейских переселенцев в свой столичный город Краков. В конце XV века, как известно (см. том. II, § 64), краковский магистрат вынудил у евреев договор, которым крайне стеснена была их торговля, и вытеснил их из города в пригород Казимеж, где большой общине трудно было жить и зарабатывать. А между тем с начала XVI века в Краков шли многие еврейские эмигранты из Богемии и Силезии. Сигизмунд покровительствовал богемским переселенцам, среди которых было много богатых людей, вроде вышеупомянутого откупщика Авраама. Вскоре в Казимеже образовались две еврейские общины: польская и богемская, из которых каждая имела своего раввина и свою молельню. Из-за крайней тесноты в пригороде между двумя общинами возникали раздоры, которые королю приходилось улаживать (1519). При таких условиях жизнь ломала те препятствия, которые ей ставились в виде бумажных запретов: еврейские купцы держали склады своих товаров в центре столицы и торговали ими оптом, а мелкие торговцы и ремесленники проводили целые дни в городе в поисках заработка и только на ночь или на праздники возвращались в свой пригород. Магистрат неоднократно жаловался королю на нарушителей запрета, король признавал его формальную правоту, но всетаки не мог ничего сделать против властного закона борьбы за существование.

Такая же бесплодная борьба неправедного закона с велениями жизни велась и во Львове, где существовали две еврейские общины: городская и пригородная. Здесь по-прежнему в руках евреев была сосредоточена торговля с восточными рынками — Молдавией и Валахией, с одной стороны, и Крымом, с другой. Львовский магистрат жаловался королю, что местные христианские купцы не могут делать никаких торговых дел из-за конкуренции евреев, но Сигизмунд I удовлетворил жалобщиков только отчасти. Признав в декрете 1515 года право евреев на свободную торговлю во всем государстве наравне с прочими купцами, он частично ограничил торговлю их во Львове: сукном они могут торговать в розницу только на ярмарках, а рогатым скотом — в количестве не более 2000 голов в год. Недовольный этим, львовский магистрат решил апеллировать к государственному сейму. В 1521 г., перед сессией в Петрокове, он разослал письма в Краков, Познань и Люблин, призывая магистраты этих городов к коллективному протесту против коммерческого засилья евреев. Тут король вынужден был уступить. Львовским евреям было разрешено торговать только четырьмя предметами: сукном, рогатым скотом, воском и мехами; сукно можно продавать на львовской ярмарке оптом, а на провинциальных ярмарках — ив розницу; в еврейских домах нельзя открывать лавки для торга, а еврейским женщинам запрещено заниматься разносной продажей товаров из «корзинок».

Торговое соперничество иногда приводило к уличным столкновениям. Нападения на евреев происходили в Познани, Калише и Кракове. Представители краковской еврейской общины пожаловались Сигизмунду I. Король издал декрет (1530), где в резких выражениях высказал свое возмущение против подстрекателей к буйствам и пригрозил за самосуд смертной казнью и конфискацией имущества, ответственность за будущие погромы возложил на магистрат и потребовал от него болыпого денежного залога в обеспечение спокойствия и порядка в столице. Бургомистрам, ратманам и цехам повелевалось в спорах с евреями «разбираться законным путем, а не силой, оружием или вызыванием буйства». Из этих столкновений старались извлечь выгоду для себя местные чиновники, которые брали взятки за поддержку той или другой стороны в хозяйственной борьбе. Режим подкупа насаждала тогда в Польше вторая жена Сигизмунда I, королева Бона Сфорца, сребролюбивая итальянка, которая продавала своим фаворитам государственные должности и тем поощряла к взяточничеству покупателей этих должностей. Фаворит королевы, воевода краковский и коронный маршал Петр Кмита, умудрялся брать подкуп одновременно у еврейских и у христианских купцов, являвшихся к нему с жалобами друг на друга, причем обещал каждой стороне защищать ее интересы в сейме или перед королем.

В 1530-х годах еврейский вопрос сделался предметом страстных споров в польском сейме и подготовительных областных сеймиках. Сеймовые «послы» (депутаты) некоторых провинций получили юдофобские инструкции. На сеймах задавала тон шляхта, но состав ее был различен. В то время как владельцы обширных земель в селах и городах покровительствовали евреям, жившим на их землях и платившим за аренду плацов и домов, мелкая шляхта, искавшая заработков в городах, примыкала к юдофобским элементам из духовенства и городского сословия. Эти дворяне не могли мириться с тем, что королевские «мыта» отдаются откупщикам-евреям, которые в качестве сборщиков пошлин и податей становятся чиновниками. Заведование казенными доходами шляхта считала своей неотъемлемой бенефицией, а духовенство видело в отдаче откупов евреям нарушение церковного канона. На Петроковском сейме 1538 года соединенными усилиями послов от шляхты, духовенства и мещанства была проведена «конституция» с особым отделом «о иудеях», где покров религии был наброшен на все житейские страсти этих трех сословий. «Установляем и предписываем, — говорится там, — чтобы отныне и на будущие времена все заведующие у нас пошлинами были непременно из дворян (nobiles), обладающих поместьями, и лиц христианского вероисповедания... Евреи не должны заведовать сбором пошлин, ибо недостойно и противно Божескому праву, чтобы этого рода люди были допускаемы к каким-либо почестям или отправлению публичных должностей среди христиан». Далее установлено, что евреи не имеют права повсеместной торговли, но в каждом месте могут торговать на основании особых разрешений короля или договоров с магистратами; в деревнях же, где и христианские купцы ограничены в праве торговли, евреям совсем запрещено торговать. Ссудные и кредитные операции евреев обставлены целым рядом стеснительных правил. Венцом Петроковской конституции является следующая статья: «Так как евреи, пренебрегая древним установлением, отбросили знаки, по которым их можно отличать от христиан, и присвоили себе одежду, совершенно подобную христианской, так что их и отличать нельзя, — мы предписываем для постоянного соблюдения: чтобы евреи королевства нашего носили особые знаки, а именно бирету или шляпу, либо иной головной покров из материи желтого цвета; исключение делается для путников: по проезжим дорогам дозволяется знаки этого рода снимать или прятать».

Так гласил сеймовый закон, изданный в угоду мелкой шляхте и мещанству. А между тем стоявшая выше закона крупная шляхта добивалась того права широкой опеки над евреями, которое по традиции принадлежало королю. Будучи маленькими королями в своих имениях, в состав которых входили и многие заселенные евреями местечки, польские феодалы добились признания своей власти над этой частью населения. На сейме 1539 года Сигизмунд I объявил, что евреи, живущие в шляхетских городах, могут поступать под опеку владельцев-панов и платить им подати, но в таких случаях они лишаются покровительства короля и его воевод: «Пусть защищает евреев тот, кто извлекает из них пользу». Отныне и в Польше, как раньше на Западе, евреи стали делиться на королевских и феодальных.

Из всех пунктов «конституции» 1538 года имели серьезные последствия для коронных евреев (литовских она не касалась) запрещение податных откупов и узаконение стеснений в торговле; каноническое же правило об отличительном знаке было только демонстрацией со стороны католического духовенства, которое в то время было встревожено первыми успехами реформации в Польше и опасалось влияния иудаизма на развитие церковной ереси. Напуганное воображение клерикалов видело признаки иудейской пропаганды в зародившемся тогда учении «антитринитариев», отрицателей догмата Троицы. Следующее происшествие взволновало краковских жителей. Одна старая католичка в Кракове, вдова немецкого ратмана Вейгеля, Екатерина Малхерова, была уличена в склонности к иудаизму. Краковский епископ Петр Гамрат, после тщетных усилий возвратить Екатерину в лоно церкви, осудил ее на смерть. Несчастную сожгли на краковском рынке (1539). Очевидец этого события, писатель Лукаш Гурницкий рассказывает о подробностях допроса, которому подверг обвиняемую краковский епископ в присутствии клира. Когда Екатерину спросили, верит ли она в «Сына Божия Иисуса Христа, который был зачат от Духа Святого», она ответила: «Не имел Бог ни жены, ни сына, да Ему в не нужно этого, ибо сыновья нужны только тем, которые умирают, а Бог вечен, и как Он не родился, так и умереть не может». Все увещания священников не могли отвлечь Екатерину от «жидовской ереси». «На смерть она пошла без всякого страха», — свидетельствует Гурницкий. Известный тогда летописец Бельский прибавляет: «Она шла на смерть как на свадьбу».

В это же время распространились слухи, будто в различных местах Польши, особенно в краковском воеводстве, многие христиане переходят в иудейскую веру, «принимают обрезание» и для большей безопасности выезжают в Турцию, которая тогда давала приют всем «иудействующим». Какой-то ренегат-авантюрист из турецких евреев донес Сигизмунду I, что он видел в Молдавии целые возы с направляющимися в Турцию поляками, принявшими иудейство. Он еще прибавил, что польские евреи просили султана Сулеймана о дозволении им переселиться в Турцию и получили ответ, что султан сам скоро будет в Польше и расправится с христианами. Эти ложные доносы не могли не подействовать на доброго католика Сигизмунда в такое время, когда в реформаторских сектах склонны были видеть руку евреев и когда соседний богемский король Фердинанд I задумал изгнать своих евреев по подозрению в сношениях с Турцией (см. выше, § 33). По приказу короля были арестованы в Кракове и Познани старшины еврейских общин, а в Литву были посланы королевские комиссары для розыска бежавших туда иудействующих христиан, которые в сопровождении евреев готовились эмигрировать в Турцию (1539). Началась паника. Комиссары производили обыски в домах евреев, арестовывали невинных, останавливали проезжих по дорогам, так что купцы не решались даже ехать на Люблинскую ярмарку. Розыски ни к чему не привели. Депутация от общин Бреста, Гродны и других литовских городов жаловалась королю на причиняемые обиды и уверяла, что евреи преданы своему отечеству, не думали выезжать в Турцию и никогда не укрывали у себя беглых прозелитов. В то же время краковские и познанские евреи хлопотали перед Кмитой и другими сановниками из свиты королевы Боны об освобождении арестованных старшин, под крупный залог в двадцать тысяч дукатов, впредь до расследования дела. Король согласился: он велел освободить узников и запретил притеснять литовских евреев. Скоро следствие выяснило, что обвинения против евреев лишены всякого основания. Дело было прекращено. Успокоенный Сигизмунд вернул евреям свое благоволение. Особой грамотой, выданною в Вильне в 1540 г., он объявил евреев свободными от всяких подозрений и обещал впредь не тревожить их по голословным доносам.

Не могло только успокоиться католическое духовенство. Под предводительством фанатичного епископа Петра Гамрата оно не переставало агитировать против евреев. Оно возбуждало против них общественное мнение посредством обличительных книг, написанных в духе западных церковных памфлетов («De stupendis erroribus judaeorum», 1541; «De sanctis, interfectis a judaeis», 1543). Синод польского духовенства, заседавший в Петрокове в 1542 г., когда масса еврейских беженцев из Богемии хлынула в Польшу, обнародовал «конституцию» следующего содержания: «Синод, принимая во внимание, как много опасностей грозит христианам и церкви со стороны множества изгнанных из соседних государств и допущенных в Польшу евреев, постановил: 1) ходатайствовать перед его величеством королем, чтобы число евреев в провинции Гнезненской и, главным образом, в городе Кракове было уменьшено до определенной нормы, какую отводимый им район может вместить; 2) чтобы в прочих местах, где евреи с давних времен не имели пребывания, не давать им права селиться и покупать дома у христиан, а купленные обязать их продать христианам; 3) чтобы новые синагоги, даже те, которые построены ими в Кракове, приказано было разрушить; 4) так как церковь терпит евреев лишь для того, чтобы они напоминали нам о муках Спасителя, то численность их отнюдь не должна возрастать; согласно же постановлениям святых канонов, им разрешается только починять старые синагоги, а не воздвигать новые». Далее идут семь пунктов: о запрещении евреям держать в своих домах слуг и особенно кормилиц из христиан, занимать должности управляющих имениями у панов («дабы те, которые должны быть рабами христиан, не получали через это власти и суда над ними»), работать и торговать в дни христианских праздников и т.д. Не опущено, конечно, и правило об отличительной одежде для евреев. Ближайшим результатом решений Синода было то, что Сигизмунд I обратил внимание на наплыв еврейских эмигрантов из Богемии и призадумался над тем, следует ли ему, католическому королю, допускать в Краков тех, которых не терпит в Праге столь же добрый католик король Фердинанд. В 1543 г. Сигизмунд I, указав в своем декрете на большой наплыв иноземных евреев в столицу Польши, запретил дальнейшее поселение их в Кракове. Так как еврейское население пригорода Казимежа распространилось за черту своего участка и свободно занималось торговлей и шинкарством, то король обязал тех, которые приобрели дома вне пригорода, продать их и подчиниться в своей торговле правилам, установленным городским советом.