У меня перехватывает дыхание от несправедливости. Да, я знала, что Артем является спонсором больницы, в которой я сейчас работаю. И да, он помог устроить собеседование, но остальное я делала сама: проходила интернатуру, работала по ночам, внимательно относилась к пациентам, поэтому ставила правильные диагнозы и подбирала лучшее лечение. Я зарекомендовала себя без помощи мужа.

— Я спасла жизнь ребенку, чего вы от меня хотите? — на удивление голос звучит твердо.

И, видимо, это бесит мужчину еще больше. Он упирается рукой возле моей головы, нависает надо мной.

— Я хочу… — Николай Васильевич прокатывает слова на языке. У меня холодный пот выступает на позвоночнике, видя блеск предвкушения в бледных глазах мужчины. — Я хочу, чтобы у меня в отделении был порядок, — он отталкивает от стены, а я, наконец-то, могу сделать полноценный вдох. — Поэтому добьюсь того, чтобы ты не только написала жалкую объяснительную, но и чтобы тебе сделали выговор с занесением в личное дело.

У меня округляются глаза и приоткрывается рот, но я быстро беру себя в руки.

— Это потому что я отказалась идти с вами на ужин? — язык не поворачивается назвать все своими именами.

Хотя слово “свидание” подошло бы больше, учитывая то, что однажды вечером Николай Васильевич зашел ко мне в кабинет после завершения рабочего дня с букетом цветов в руках и приглашением сходить с ним в ресторан, чтобы, наконец, “отпраздновать” мое назначение. Я сказал “нет”, что логично, ведь я замужем. Неужели мой отказ задел хрупкое эго заведующего педиатрическим?

— Ты не настолько… — мужчина проходится по мне пренебрежительным взглядом, — хороша, — фыркает. — Я терпеть не могу выскочек, которые не только нарушают субординацию, но и плюют на правила, чтобы выслужиться.

Николай Васильевич еще какое-то время смотрит на меня, после чего просто отворачивается и, не говоря ни слова, уходит. Я же остаюсь стоять на месте, прислонившись к стене, пытаясь понять, что все-таки произошло. Вот только, сколько бы нм прокручивала в голове произошедшее, осознала — повторись бы ситуация, поступила бы точно так же.

Я спасла жизнь ребенку, и это главное.

Не помню, как добираюсь до кабинета. Но стоит открыть дверь, как до меня треть телефона, который я забыла на столе. Направляясь к нему, подхватываю гаджет, смотрю на экран. Стоит увидеть имя “Артем”, судорожно втягиваю воздух. В голове мелькает мысль — не отвечать на звонок, но, в итоге, понимаю, насколько это глупо, и провожу пальцем по экрану.

— Да, — произношу обессиленно, прикладывая телефон к уху.

— Где ты, черт побери, шляешься? — орет муж в трубку.

Это настолько неожиданно, что я тушуюсь.

— Что случилось? — непонимающе хмурюсь.

— У девочек температура! — рявкает муж, а у меня останавливается сердце.

Не нахожу себе места, пока жду Артема с дочками. Вечернего холода не чувствую совсем, хоть и меряю шагами расстояние перед входом в больницу, кручу пальцы, постоянно вглядываясь в дорогу. Но сколько бы машин ни проезжало мимо, автомобиля мужа все нет и нет.

Не знаю, как сразу не сорвалась домой. Но каким-то образом у меня все-таки получилось взять себя в руки и сказать мужу, чтобы вез девочек ко мне на работу. Непонятно, в каком малышки состоянии, а терять время на поездки туда-сюда — последнее, что нам сейчас нужно.

Поэтому мне не остается ничего другого, кроме как ждать, мучаясь от тревоги.

Время тянется долго… слишком долго. Материнское сердце то и дело сжимается, разум захватывает страх. Что, если с девочками произошло что-то серьезное? Нужно было все-таки самой поехать домой. Тогда я смогла хотя бы оказаться первую медицинскую помощь, в случае чего, не говоря уже о том, чтобы прижать дочек к груди, успокоить и сказать, что все будет хорошо — мамочка им поможет. Но рациональный разум врача напоминает, что в больнице больше возможностей помочь малышкам, если действительно произошло что-то серьезное.

Резкий визг шин тут же выдергивает из панических мыслей.

Передо мной тормозит мерседес мужа. Артем в обычных джинсах и черном свитере с горлом сразу же выскакивает на улицу. Бросив быстрый взгляд на меня, он подходит к задней дверце автомобиля, распахивает ее и верхней половиной тела залазит внутрь.

Я тоже срываюсь с места. Огибаю машину, распахиваю противоположную дверце и тоже забираюсь в салон.

Взгляд падает на Оленьку, которая сидит в детском кресле в розовом платьице и выглядит слишком вялой. Ее щечки покраснели, а глазки закрыты. Я даже подумала бы, что она спит, если бы малышка медленно не открыла бы веки и не посмотрела на меня.

— Мамочка, — произносит она едва слышно и пытается улыбнуться, но у нее не получается.

Мое сердце пропускает удар. На глаза наворачиваются слезы, вот только я быстро их смаргиваю. Сейчас нельзя расклеиваться.

Быстрый взгляд на Леночку доказывает, что она в таком же состоянии.

Черт! Как такое могло произойти? С утра же было все в порядке. Или я что-то упустила?

Ладно, с этим буду разбираться позже, сейчас главное — стабилизировать девочек.

Отстегиваю Олю от кресла, притягиваю к себе, вытаскиваю из машины. Артем то же самое ждет с Леной.