Из развлечений у меня были только учётные книги, да ещё одно дело, о котором было известно лишь Саймону. Охранник, после того неприятного разговора, не то чтобы избегал меня, но всё наше вроде бы налаженное общение стало сводиться к скупым и совершенно безликим фразам с его стороны. Как-то – конечно, госпожа, или как прикажете, госпожа. Меня этот официоз раздражал первое время, а потом я махнула на всё рукой. Пусть, так, наверное, правильно, зато у Ониэра не будет повода приписать мне роман с этим мужчиной.

В учётных записях, к огромному сожалению, не было ничего странного и необычного. Совсем. Нет, имелись кое-где недочёты, когда сводились дебет с кредитом, но то были такие ничтожные суммы, что, даже не разбираясь в ценности местных денег, я понимала – это всё пустое. Не мог шиковать мистер Саташи на пятьдесят золотых в год, тем более, если ему ещё и с Флорой приходилось делиться.

Здесь было что-то ещё, явно скрытое где-то в другом месте. Или, может быть, Ониэр заменил книги и подсунул мне какую-то подделку? Нет, пожалуй, это слишком сложно. Есть у меня ещё один вариант, где для чёрной кассы имелась отдельная учётная книга, вот её бы и стоило найти. Действовать нужно было осторожно, и для начала не мешало бы прощупать почву. Для этого я написала письмо моему супругу, о котором знал только Саймон. Собственно, именно он и посоветовал мне написать его, чтобы опередить управляющего. А то, что хитрый лис возьмётся очернять меня в глазах Хэмлина Уилбурга, было лишь вопросом времени.

«Дорогой и горячо любимы супруг, – так я начала своё послание. – Только благодаря твоим молитвам я смогла добраться до поместья в целости и сохранности. Дом, куда ты меня отправил, не так плох, как я про него думала, но всё же у меня имеются к тебе несколько вопросов. Самый главный из них, как бы тебе не было противно это читать, касается денежного содержания. Я бы хотела знать, на какую сумму имею право рассчитывать и могу ли получать её наличными средствами? Видишь ли, я не доверяю твоему управляющему, который, по моему скромному суждению, не очень хороший человек. А так же мне бы хотелось знать, насколько сильна моя власть в этом забытом крае? Не будешь ли ты возражать, если я наведу некоторые свои порядки?

В остальном же, я тебе за всё благодарна. За то, что могу наслаждаться прекрасной природой и дышать свежим воздухом, которого мне так не хватало в столице.

С надеждой на нескорую встречу, твоя обожаемая жена».

Я трижды переписывала письмо, дозируя поток сарказма и неприкрытой издёвки, пока не довела до идеала. Чтобы точно быть уверенной, что всё сделала правильно, ещё и дала почитать письмо охраннику. Впервые за последние дни, на его лице отпечаталось что-то, помимо кислого безразличия. Как бы Саймон не силился, скрыть улыбку ему не удалось, а прочитав последнюю фразу, он и вовсе смешливо фыркнул.

– Не дурно, – выдавил, наконец, всё ещё улыбаясь. Мужчина протянул мне письмо и отошёл на пару шагов, чтобы оказаться, как можно дальше.

Было досадно, но… Да, я сама требовала этих границ, так что нечего печалиться из-за того, что охранник неукоснительно выполняет мою просьбу.

– Надеюсь, моего супруга разозлит мой тон и предмет интересов, и он, пылая злостью, даст мне ответ, как можно быстрее, – произнесла, не скрывая торжества в голосе.

Хэмлин, насколько я успела понять, из тех мужчин, которые ждут от женщин определённых поступков. Не просто ждут, а прямо-таки жаждут. Стоит вспомнить, как он растерялся, когда я покорно согласилась ехать в поместье и даже не попыталась уговорить его оставить меня в столице. Тогда приготовленные колкости так и не были произнесены, муженёк попросту растерялся. Сейчас же я добивалась от него злости и слов, которые он будет желать высказать мне в ответном письме.

Ведь напиши я ему слёзное послание, в котором просилась бы обратно, ответа от него можно было и не ждать. Он понял бы, что я завишу от его решения и стал бы тянуть с письмом столько, сколько посчитал нужным.

Саймон мои мысли, озвученные вслух, комментировать не стал. Подождал, пока я неумело запечатаю конверт, и спрятал его под жилеткой. А затем вышел, так больше ничего и не сказав.

К слову о грамоте. Мне несказанно повезло – я понимала и буквы, и могла самостоятельно писать. За это всё же стоило возблагодарить судьбу.

О той, прошлой жизни, я старалась не вспоминать, но иногда, особенно ночью, мне всё ещё снился мой класс, где практически собственноручно был сделан простенький ремонт, или вот цветы, оставленные на попечение Зинаиды Ивановны, нашей технички. Но куда чаще мне снился дом, и не та квартирка, где я жила последние сорок лет, а покосившийся домик на юге нашей огромной страны. Тот, где я выросла и провела вовсе не счастливое детство и ещё более скверную юность.

Всему виной был вид из окна моей спальни. От подножия дома, до самого горизонта, раскинулись просторные поля и реденькие ряды деревьев. Этот простор и ощущение, что весь этот мир принадлежит тебе, будто возвращали меня в те годы, когда я ещё верила, что взрослые могут быть добрыми. Нет, много позже я уверилась, что доброта всё же существует, и, прежде всего, она должна исходить от тебя самой, но там, в маленькой деревушке на краю земли, я ещё ни во что не верила, а просто любила простор, будто бы только он мог понять и пожалеть меня.

Глупые, несвоевременные мысли, но я ничего не могла с ними поделать. Лёжа в ночной тишине и прислушиваясь к стрёкоту насекомых и прочим звукам природы, я не могла избавиться от этих воспоминаний.

Сегодня я засыпала с твёрдой уверенностью, что завтра сверну горы, потому что нога болеть перестала, и, к тому же, ближе к обеду обещался быть лекарь. Он сегодня прислал записку.

Утром же, только открыв глаза, увидела рядом с собой Вистеру. Старушка сидела на краю кровати и что-то беззвучно шептала, неотрывно глядя в одну точку.