— К ректору! — железным тоном отрезает она. — Немедленно!

Потрясённо хмурюсь. Я знаю, что Виола Сальвия имеет жёсткий характер, несмотря на обманчиво миловидную внешность хрупкого цветочка. Но мне казалось, она лучше контролирует свои эмоции. Даже слова не дала мне сказать в оправдание!

— Профессор… — снова начинаю я, но тщетно.

— Вы плохо меня расслышали, адептка Шерман? — на грани истерики обрывает Сальвия. — Я сказала, сейчас же идите к ректору! — Она наступает на меня, размахивая руками. — Вы хоть представляете, насколько ценен и редок каменный цветок? Представляете, сколько времени и сил ушло на то, чтобы прижить корешки? И чего стоило Академии раздобыть саженцы! Вашему мародёрскому поступку нет никакого оправдания!

Подружки Лионеллы довольно ухмыляются. А во мне закипает возмущение.

— Я этого не делала, профессор Сальвия! — повторяю упрямо. — Они лгут!

— А вот и нет! — тут же возражает одна. — Посмотрите, у неё даже земля на обуви!

— Не отпирайся, Шерман, мы видели, как ты зашла сюда и нарочно сбила горшки на пол. Ты знала, что делала. Если бы не мы, ты бы сбежала безнаказанно.

Не могу поверить, что происходящий фарс творится на самом деле, а не в дурном сне. Даже за руку себя щипаю, чтобы убедиться, что не сплю.

— Профессор Сальвия, — делаю очередную попытку, — подумайте сами, зачем мне…

— Профессор, может, вызвать ректора Аренберга прямо сюда? — отпихнув меня плечом, услужливо предлагает одна из подпевал Моран.

— Да-да! Пусть сразу всё увидит своими глазами, — поддакивает вторая.

Сальвия стряхивает с ладоней землю и резким движением оправляет юбку.

— Прекрасная идея. — Она прикасается к кольцу на своём пальце. — Сейчас ректор будет здесь. До тех пор всем оставаться на месте.

— Но у меня зачёт по рунам! — восклицаю в отчаянии.

— Раньше надо было думать, адептка Шерман. Прежде чем вы решили заявиться сюда и испоганить чужое имущество.

Поджимаю губы и вздёргиваю подбородок.

— Я полагала, что вы не склонны к поспешным выводам, основанным на эмоциях, профессор Сальвия, — произношу холодно. — Понимаю, вы расстроены. Но это не повод быть порывистой и предвзятой в суждениях, забывая о справедливости.

Тонкие ноздри Сальвии раздуваются от негодования, но ответить она не успевает, потому что порог оранжереи переступает Эйнар Аренберг. Он настолько высок, что ему приходится слегка склонить голову, чтобы не задеть притолоку.

— В чём дело, профессор? — бесстрастно спрашивает Аренберг.

Он обводит помещение внимательным взглядом, задерживаясь на разбитых горшках и рассыпанной земле. Затем осматривает меня и двух подружек Моран.

— Итак? — приподнимает бровь ректор.

— Адептка Шерман разбила горшки с саженцами каменных цветов, — докладывает Сальвия. — Они только-только прижились, а теперь все до единого погублены! Мьес Риди и мьес Граб стали свидетельницами преступления и любезно задержали виновницу.

— Неправда! — упорно стою на своём и тут же продолжаю, пока меня опять не перебили: — Подумайте сами. Я только приблизилась к десятке лучших адептов. Моя стипендия зависит от поведения и отметок. Я хочу попасть в число практикантов на зимнюю практику. Зачем мне так себя подставлять? Тем более прямо сейчас у меня зачёт по рунам!

Сальвия непримиримо складывая на груди руки.

— Не знаю, что взбрело вам на ум. Но вас застали с поличным!

— Да-да, мы подтверждаем, мы всё видели, — поддакивают подружки Лионеллы.

Аренберг осекает их жестом руки и устремляет на меня взгляд льдисто-серых глаз. Затем спокойно, с расстановкой интересуется:

— Мьес Шерман, если вы действительно не виноваты в случившемся, то как получилось, что вы здесь, а не на занятии, растения испорчены, а на вашей обуви — земля?

Сальвия поджимает губы, явно недовольная дотошностью ректора. Она уже обвинила меня во всём и не настроена слушать аргументы. Обрисованная картина действительно указывает на меня. Только если не добавить к ней несколько очень важных деталей.

Что я и намерена сделать, но едва открываю рот, позади раздаются уверенные шаги. Знакомый голос вонзается в спину ледяными иглами:

— Может, я смогу ответить на ваш вопрос, господин ректор?

Все как один оборачиваются. Я же вздрагиваю. Желудок смерзается в комок льда.

Из глубины оранжереи к нам выходит не кто иной, как Кай Дариус собственной персоной.

Мне приходится сделать усилие, чтобы обернуться. Кай приближается расслабленной неспешной походкой, убрав руки в карманы брюк. Из расстёгнутой на две верхние пуговицы рубашки проглядывает кроваво-красный амулет в золотой оправе в виде солнца. В каждом жесте угадывается, что он ощущает себя хозяином положения.