Герман

– Девке помощь нужна, а ты опять в свою Германию намылился. Медом тебе там намазано?

– В клинику пора, бабуль. Отдохнул – и хватит. Пациенты ждут.

– Подождут, не подохнут, - причитает ворчливо.
– А вот Амина твоя вполне может… с легкой руки мужа.

– Не моя, я её видел в первый и последний раз в жизни. Девушка взрослая, сама сделала выбор. Сознательно, - чеканю невозмутимо, собирая вещи. Игнорирую неприятные позывы в груди. – Я не МЧС-ник и не служба спасения 911. Тем более, она вернулась к законному супругу, медицина здесь бессильна, - замираю над чемоданом, вспомнив сцену во дворе больницы. Они выглядели семьёй. – Хрен с ней, - выплевываю рассержено.

– Ба-а, значит совсем дело дрянь, - хватается за сердце. – Я бабскую сущность насквозь вижу, и у этой – яйца поболе твоих будут. Ты не смотри на ее внешнюю хрупкость, там внутри стержень стальной, но и его сломать можно, - сжимает сухой кулак и грозит им мне, а я хмыкаю скептически. – Что ж, будь по-твоему… Я рыжую хорошо запомнила. Если что, опознаю, когда ее муженек добьет и у нас в глуши выбросит. И тебе телеграмму пришлю, чтоб совесть замучила.

Чёрт! Похоже на правду. Я сам с такими случаями сталкивался, когда приходилось «случайно» упавшую с лестницы беременную спасать – и экстренно делать кесарево. Как правило, в палатах таких рожениц потом было больше всего цветов. Как на кладбище. Просто есть категория недо-мужиков, которые самоутверждаются за счёт своих жён. Нередко они переходят все границы. Потом извиняются, но хватает их ненадолго. Замкнутый круг.

В сотый раз твержу себе, что не моё это дело, но в сознании всплывает яркий образ рыжей бестии с грустными карими глазами. За ребрами колет, будто нерадивый хирург зашил во мне скальпель, и теперь острие пробирается к сердцу.

– Я проверю, как она, а потом сразу же уеду…

Проверил.

Теперь стою посередине тесной, душной ординаторской, в окружении молодых акушерок, похожих на квочек в курятнике, которым привели петуха, а взгляд направлен на единственную, кто меня интересует. Первым делом пристально изучаю Амину в поисках увечий и, не обнаружив особо явных, просто смотрю на нее, словно запоминая.

Сегодня она совсем другая. Свежая, чистая, неузнаваемая. Без макияжа, но так ей даже лучше, халат небрежно накинут на плечи, под ним – сдержанный костюм, скрывающий все тело, волосы убраны наверх в аккуратный пучок. На правой руке – злополучное кольцо, которое Амина беспрестанно теребит, как будто оно ей мешает. Мне тоже. И не только потому, что в медицине украшения неуместны...

Я заставлю её снять обручалку, чего бы мне это ни стоило.

Слегка улыбаюсь, сохраняя зрительный контакт. Вижу, как Амина краснеет. Какие, на хрен, яйца со стержнем? Обычная слабая девчонка. Одна из тех овечек, которые сами идут на заклание. Но именно этой почему-то хочется помешать.

В какой-то момент я вдруг осознаю, что остаюсь.

Приму предложение главного врача, который, как только узнал, кто я и откуда, с ходу предложил мне должность заведующего. Не понимает, с кем связывается. Я же этот убогий роддом вверх дном переверну и весь медперсонал вышколю. Не смогу работать, игнорируя внутренние проблемы, а их видно невооруженным глазом.

Правда, родители не поймут, почему я внезапно бросил ведущую немецкую клинику и осел в России. А мне нечего им сказать. Сам не знаю, что со мной происходит.

Просто чувствую, что должен быть здесь. С ней. И хочу этого.

Одержимость – это диагноз.

– Амина Сафина, задержитесь на минутку, - бросаю важно, закончив собрание и распустив всех, кроме той, из-за которой меня сюда занесло. – Присядьте, - киваю на стул напротив.

Она вздрагивает, с опаской крадется ко мне, и я чувствую прицел на лбу от ее прожигающего взгляда. Усмехаюсь. Да, я подготовился к нашей встрече – и добыл некоторую информацию о ней. Не только фамилию ее мужа, но гораздо больше. Это не так сложно, если есть связи, ведь любая больница как маленькое село. Все друг друга знают.

– Не ожидала вас здесь увидеть, Герман…. Янович, - произносит тихо, несмело, с запинкой.

– Давай без отчества, Амин, непривычно, - передергиваю плечами. – Как ты? – поднимаю на нее встревоженный взгляд, а она свой, наоборот, прячет.

– Нормально, - отвечает одними губами. – Но вы же не об этом хотели поговорить? Надеюсь, вы не собираетесь меня уволить? – вскидывает брови, и на ее лице мелькает тень страха.

Отрицательно качаю головой, улавливаю ее облегченный вздох. Хмурюсь недоуменно, потирая подбородок. При таком богатом муже она держится за должность акушерки? Странно…

Соединив кисти над столом, Амина лихорадочно перебирает пальцами, то и дело цепляя короткими ногтями кольцо. Не выдерживаю. Подаюсь вперед, перехватываю маленькую прохладную ладонь, крепко сжав, – и нагло стягиваю золотой ободок, с отвращением отбрасывая его к бумагам. Звякает об деревянную поверхность и ребром становится между папками.

Стиснув зубы, я испепеляю побрякушку взглядом, а Амина настороженно косится на меня.

– Никаких украшений и маникюра. Это запрещено, - откашлявшись, объясняю как можно спокойнее.