— Значит, Джоша больше нет.

Больше нет.

Слова эхом прокатываются сквозь меня, гулким звоном отдаваясь где-то внутри, грозя разорвать на части.

Он ещё не ушёл. Часть его лежит у меня в сумке. А ещё есть письма в сейфе у Дома.

Джош всё ещё здесь.

Просто… не так, как прежде.

— Он умер в январе, — отвечает Дом. В его голосе нет ни намёка на ту боль и ярость, с которыми я пытаюсь справиться. Он спокоен, как всегда. — Вы его знали?

Мужчина за стойкой выпрямляется, и женщина тут же оказывается рядом, прижимаясь к нему, а он обнимает её за плечи. Они стоят, единое целое, говоря с нами.

— Мы встретили его в Орегоне, — отвечает мужчина. — Я сделал предложение у водопада Малтнома, а Джош как раз оказался там. Он сделал этот снимок. — Реджи кивает в сторону стены, где в рамке висит фотография целующейся пары, окружённой сверкающим водяным туманом. — Снимок получился идеальным. Он предложил отправить его нам бесплатно. А я сказал, что если он когда-нибудь будет в наших краях, я сделаю ему тату — в знак благодарности. Мы поддерживали связь, но… — Реджи замолкает, взгляд его становится расфокусированным. Все мы знаем, что именно ему трудно озвучить.

Джош так и не смог сюда приехать, чтобы воспользоваться своим подарком.

Реджи натягивает слабую, неуверенную улыбку.

— Он позвонил в прошлом году. Рассказал, что происходит. Спросил, можно ли передать этот подарок вам. Своей сестре и своему лучшему другу.

— Мы сразу согласились. Конечно, согласились, — добавляет Кармен, её глаза поблёскивают, в уголках ресниц собираются слёзы.

Она может плакать по моему брату. Женщина, которая знала о нём лишь самую малость. А я — нет.

— Спасибо, — говорит Дом. — Джош упоминал, какую татуировку мы должны сделать?

Кармен тихо смеётся, а Реджи расплывается в широкой ухмылке.

— Нет. — В его щеке появляется ямочка. — Он сказал, что если станет указывать, вы никогда не согласитесь. Так что решать вам.

Кармен отходит обратно к своему клиенту, а Реджи вытаскивает несколько папок и кладёт их на стойку.

— Посмотрите, не спешите. Если есть идеи, я могу нарисовать что-то уникальное. Всё, что захотите.

А что, если я не хочу татуировку? — почти вырывается у меня с языка, но я сдерживаю эту неблагодарную мысль.

Потому что это ложь.

Джош не соврал в письме. Я мечтала о татуировке с шестнадцати лет. О том, как художник нарисует на моей коже что-то красивое, значимое. Но так же, как и страницы всех тех симпатичных блокнотов, которые я покупала себе, моя кожа оставалась пустой.

Я ждала, пока в моей жизни случится что-то важное. Что-то, что заслужит вечный символ.

Но хочу ли я увековечить смерть брата?

Пока эти мысли носятся в моей голове, Дом чуть сильнее надавливает ладонью на мою поясницу, направляя меня к стойке. Открывает первую папку и начинает медленно перелистывать страницы.

Я не вижу ни одного изображения. Я уверена, они великолепны, нарисованы с мастерством. Но они предназначены не для меня. И не для Джоша.

Я почти жалею, что он не оставил чётких инструкций. Потому что я не знаю, как выбрать что-то, что важно.

А лучше всего — я бы хотела, чтобы он был здесь. Чтобы спорил со мной, подначивал, давил, пытался уговорить, а потом злился, что я не соглашаюсь.

Выиграл бы он? Или я? Но теперь спорить не с кем. Только слова на бумаге.

— О чём думаешь? — тихо спрашивает Дом, его голос звучит у самого уха, тёплое дыхание касается моей кожи. Я вздрагиваю, а потом сразу же мрачно хмурюсь.

— Думаю, что спорить с Джошем теперь гораздо сложнее.

Я слышу низкий, глубокий звук. Спокойные, тягучие ноты, и только через секунду осознаю, что это Дом… смеётся.

— Я имел в виду, какую тату ты хочешь. Если, конечно, решишься.

Я сверлю его взглядом и вижу, что он уже смотрит на меня.

Наши взгляды сталкиваются.

— Я сделаю татуировку, — мой голос звучит не так твёрдо, как мне хотелось бы. Почти… с придыханием. — Но она должна что-то значить.

Губы Дома сжимаются, он коротко кивает, ни на секунду не отводя взгляда.

— Например, банку арахисового масла на заднице?

Его подача — мертвенно-серьёзная — именно это и добивает меня. А ещё воспоминание о том, как Джош, с жуткого похмелья, ввалился в мою комнату, бормоча, что совершил ошибку.

Вся злость и обида испаряются из меня, когда я фыркаю. Потом хихикаю. А потом валюсь в приступ хохота, скручивающего живот.

На своё восемнадцатилетие мой старший брат напился дешёвой водки и нашёл какую-то сомнительную тату-студию, где согласились набить пьяному подростку его идиотскую идею. Джош спустил шорты и приоткрыл бинт ровно настолько, чтобы я смогла разглядеть безупречно детализированную банку с открытым арахисовым маслом и реалистичный ломтик хлеба, густо намазанный коричневой жижей.