Я любил Дага. Он был моим адвокатом на протяжении многих лет, и, несмотря на то что ему уже скоро семьдесят, я даже считал его другом. Он поддерживал меня на каждом шагу, когда мы только нашли Розали, и несколько раз приглашал нас на рождественский ужин в дом своей семьи. Но никогда, ни разу за все годы, что я его знал, я не думал о том, чтобы оторвать его голову от тела, как в этот момент.

— Алименты на ребенка, — прошипел я. — Ты хочешь, чтобы я подал на эту женщину в суд за гребаные алименты?

— Кейвен, послушай.

— Нет, это ты послушай. Мне не нужен жалкий чек, который судья прикажет ей выписать. Мне нужно, чтобы эта женщина убралась обратно в адские ямы, где ей самое место. Она сказала мне сегодня, что хочет быть рядом с Розали. Быть частью ее жизни. И пожалуйста, Даг, скажи, что ты слышишь меня, когда я говорю, что этого, блядь, не будет.

— Я тебя понимаю, и пытаюсь предотвратить это. Послушай, я не специализируюсь на семейном праве, но если мы занесем в ее личное дело факт отсутствия заботы о ребенке, а потом она получит дело об алиментах, потому что не сможет выплачивать их за четыре года сразу, шансы на то, что она отвоюет хоть какую-то опеку, будут…

С ураганом, бушующим внутри меня, я хлопнул кулаком по гранитной стойке.

— Никаких! Шансов на то, что она получит хоть какую-то опеку, нет. Этого не произойдет. Ни сегодня. Ни через четыре года. Ни через сорок лет, черт возьми. Мне плевать, сколько это будет стоить. Найми лучшего адвоката по семейным делам, какого только может предложить страна, и создай команду. Это…

— Я не могу.

— Что, блядь, значит не можешь?

Даг поднялся на ноги, его стул заскрипел.

— Бет Уоттс уже работает на Хэдли.

Моя голова откинулась назад, и я уставился на него. Все лучшее всегда стоило дорого. Это работало практически во всех сферах жизни, но особенно когда речь шла об адвокатах. Я ни черта не знал о Хэдли; за ту ночь, что я провел с ней, мы не успели толком поговорить. Но тот факт, что она ограбила меня убегая из моей квартиры, не говорил о том, что она была богата.

— Как ей это удалось? Залог в пятьдесят тысяч долларов и крутой адвокат? Тот Prius, который мы отогнали, не кричал о богатстве.

Даг снова присел на стул.

— Этого я не знаю. Известно, что Бет берется за работу безвозмездно, если это позволяет ей хорошо выглядеть. Я определенно вижу, как она берется за дело Хэдли, зная, что может принести себе славу от прессы за то, что встретится с тобой лицом к лицу.

Мой желудок сжался. Пресса. Черт.

Я был далеко не знаменит. Папарацци не преследовали меня на улицах и не разбивали лагерь у моего дома, но благодаря «Калейдоскопу» мое имя было достаточно известно, чтобы попасть в новостные сплетни, если со мной случалось что-то интересное. Например, мать моего ребенка вернулась и устроила переполох.

Никто и глазом не повел, когда узнал, что у меня есть ребенок. Размножение бывшего владельца компании не было настолько интересным, чтобы привлечь чье-то внимание. Однако если факты о рождении Розали и о том, как она оказалась у меня, вскроются в ходе грязной судебной тяжбы, это вызовет всеобщий резонанс.

— Твою мать, — прорычал я, возобновляя свой шаг.

— Как насчет откупа? — предложил Йен. — Дадим ей немного денег и скажем, чтобы она убиралась из вашей жизни.

— Я не дам этой суке ни единого гребаного пенни.

Он поднялся на ноги, его беспокойство наконец-то дало о себе знать.

— Даже если это заставит ее уйти? Ради всего святого, Кейвен, сейчас не то время, чтобы мстить. Мы говорим о Розали.

Я положил руки на бедра.

— Я знаю, о чем, блядь, мы говорим. Она моя дочь. Но я не собираюсь давать ей деньги каждые гребаные четыре года. И что, если я заплачу ей в этот раз? Может, нам повезет, и она не вернется еще четыре года? Я не банк для Хэдли. Она не может использовать мою дочь в качестве залога, чтобы шантажировать меня в любой момент, когда ей не хватает денег. Насколько нам известно, именно это она и планировала с самого начала. Кто, черт возьми, знает, сколько еще мужчин у нее на крючке из-за этой ерунды. Но я не собираюсь играть в это. Я хочу покончить с этим. Раз и навсегда.

— Кейвен, — прорычал Йен, как я полагал, чтобы отругать меня за мою вспышку.

— Папочка?

Прочистив горло и подавив гнев, я направился к лестнице.

— Да, детка?

Сначала показались ее маленькие ножки. Затем ее любимая ночная рубашка в горошек «Минни Маус» которая задевала голени, когда она спускалась вниз. В одной руке она держала плюшевую куклу, а другой крепко держалась за перила, как я учил ее в тот день, когда снял с верхней ступеньки детские ворота.

Я понятия не имел, какое у меня давление, но, судя по пульсации в голове, оно было повышенное. Несмотря на ощущение, что моя голова находится в тисках, которые не собираются ослабевать в ближайшее время, я нацепил мегаулыбку и спросил: