— Мы все прожили дерьмовые моменты в жизни, Хэдли. Ты же не думаешь, что я до сих пор не пришел в себя после перестрелки? Думаешь, у меня не бывает черных дней? Черт, у меня были годы темноты. Но Розали, она не сделала ничего плохого, — горечь и обида нахлынули на меня снова, как внезапное наводнение. — Она не заслужила, чтобы ее бросила собственная мать.

Она села повыше и расправила плечи.

— Да. Это так. Потому что она заслуживала лучшего, чем я могла ей дать. Ты не представляешь, каково мне было после той стрельбы. Я была еще ребенком. Я знала, что произошло. Я была там. Я видела это. Но я не могла осмыслить. Внутри меня бушевали новые эмоции, но они не выходили наружу. Дедушка водил меня к психологам и психотерапевтам, но мне было проще притворяться, что все в порядке, чем объяснить происходящее внутри меня. К тому времени, когда ты меня встретил, я была изранена снарядом этих эмоций, пока от меня ничего не осталось.

Приглушенный всхлип прорвался сквозь нее, прежде чем я почувствовал, как он пронзает и меня.

— Хэдли… — я не смог закончить мысль.

Мне срочно нужно было снова извиниться перед ней за то, что он сделал. За то, что сделал я. Но я не мог вымолвить и слова. Я не мог извиниться. Только не тогда, когда дело шло о Розали.

Ее пылающие зеленые глаза вернулись к моим.

— Ты должен мне поверить. Я люблю эту девочку, Кейвен. Клянусь тебе, люблю. Я сказала себе, что буду хорошей матерью. Я поклялась в этом. Но в ту ночь, когда у меня начались схватки… Вся эта боль и страх. Я снова была в том торговом центре, ожидая смерти. Я рожала одна в своей квартире, потому что была слишком парализована страхом, чтобы даже выйти на улицу. В тот момент кровь покрывала кровать, крошечная девочка плакала, эти чувства и эмоции, с которыми я никогда не справлялась в полной мере, сломили меня. Единственной ясной мыслью было то, что если я оставлю ее у себя, они сломают и ее. Я ненавидела себя за то, что отдала ее той проститутке и шла за ней до самого твоего здания, чтобы убедиться, что Кира… Розали в безопасности. Но я не могла смотреть тебе в глаза. Я не могла объяснить тебе все это тогда. Но единственное, что я никогда не забуду — это чувство в глубине души, что я поступила правильно ради этой маленькой девочки. Я знаю, что ты злишься из-за того, что я сделала, но…

Я должен был остановить ее. У меня все сжалось в комок после того, что я услышал, как она рожала нашего ребенка в одиночестве и страхе. Но, очевидно, она знала обо мне не так много, как ей казалось.

— Я злюсь не из-за того, что ты сделала. Я злюсь из-за того, что ты вернулась.

— Что? — ахнула она.

— Господи, Хэдли. Я всю жизнь боялся, потому что часть моего отца все еще живет во мне, — я ткнул пальцем в свое запястье. — Его кровь все еще течет в моих венах, и, я ни черта не смогу сделать, чтобы изменить это. Во мне до сих пор живет очень большая, очень реальная часть, которая чувствует, что я ответственен за каждую жизнь, которая пострадала или была потеряна в тот день, — я наклонился ближе, и напряжение усилилось, даже когда я понизил голос. — Он пришел в этот торговый центр, чтобы убить меня.

Это не было секретом. Мотивы моего отца в тот день мелькали на экранах всех национальных новостей. К счастью, я был несовершеннолетним, поэтому им не разрешили использовать мое имя или фотографию.

Но люди в Уотерседже все равно знали.

Хуже всего то, что я все еще знал.

— Но ты никого не убивал, Кейвен.

Я покачал головой.

— Нет. Не убивал. Но не будет ни одного дня, чтобы я не боролся с чувством, что, возможно, я это сделал. До Розали я был зависим от работы и женщин, от чего угодно, лишь бы не думать о том, кем я был и к чему это привело. Но эта маленькая девочка спасла мне жизнь. Без сомнения. Потому что несмотря на то, что она выглядит чертовски похожей на тебя, когда я смотрю на нее, я вижу частички себя. Хорошие части. Незапятнанные части. Цельные части. Невозможно ненавидеть себя, когда я вижу эти частички в ком-то настолько совершенном, как она. Так что нет, Хэдли. Я больше не злюсь из-за того, что ты сделала. Я понял. Я сожалею. Я бесконечно благодарен тебе за то, что ты оставила ее со мной. Но если ты пришла сюда с намерением вернуть ее, уверяю тебя, это не та война, которую ты можешь выиграть.

— Я не пытаюсь ее вернуть, — проворчала она. — Это первое, что я сказала тебе при встрече, потому что знала, что ты так подумаешь. Да, я сделала тест ДНК, чтобы меня внесли в ее свидетельство о рождении. Но эта крошечная строчка на листке бумаги — все, что я пытаюсь у тебя отнять. Розали обожает тебя. Я слышала, как она постоянно говорила о тебе, — она покачивала головой из стороны в сторону и заговорила детским голоском, жутко и неловко похожим на голос Розали. — Мой папа подарил мне торт с единорогом. Мой папа не разрешает мне завести хорька. Мой папа писает стоя, но он сказал, что я не должна так делать.

Господи. Да. Это была моя малышка.

— Я не пытаюсь это изменить. Я даже не пытаюсь встать посередине. Все, чего я хочу — это узнать ее.

— И почему, черт возьми, ты решила, что теперь сможешь взять на себя такую ответственность? Что будет, когда прошлое вернется или когда жизнь снова станет трудной? Ты не можешь появиться в ее жизни только для того, чтобы снова исчезнуть.

— Я не собираюсь исчезать. Я купила дом, и сейчас строительная компания приезжает, чтобы оборудовать место для моей студии на заднем дворе. Я никогда не думала, что вернусь в Джерси. Но если Розали здесь, значит, и я хочу быть здесь.

Я тоже никогда не думал, что вернусь в Джерси. Но Йен жил неподалеку, и я отчаянно хотел увезти Розали из города. Этих девяноста миль между моим домом в Лири и Уотерседжем было достаточно, чтобы у меня не случалось нервного срыва каждый раз, когда я въезжал в туннель Линкольна.

Я провел много лет, избегая всего, что связано с Уотерседжем. Я анонимно пожертвовал миллионы в благотворительный фонд, который помогал семьям, пострадавшим от трагедии, как только у меня появилась финансовая возможность. Это был трусливый выход, но это было все, что я мог сделать в тот момент. Торговый центр находился всего в девяноста минутах езды от моего дома в Лири, но я не ступал ногой в этот город с того самого дня, как уехал.

Теперь, с появлением Хэдли, Уотерседж снова пришел ко мне.

— Как я могу тебе верить? — спросил я.

— Я не идеальна, Кейвен. Посттравматическое стрессовое расстройство и депрессия никогда не исчезают. Но последние четыре года я чертовски усердно работала над тем, чтобы довести свою жизнь до такого состояния, когда она не будет владеть мной. Если кто-то и может это понять, то только ты.

Я отвел взгляд, не желая признавать, насколько она была права.

— Послушай, — сказала она. — Учитывая нашу необычную историю отношений друг с другом, битва за опеку между нами двумя станет главной сплетней десятилетия. Я бы хотела избежать этого, и не хочу, чтобы мое прошлое было втянуто в настоящее так же, как, полагаю, и ты. Поэтому позволь мне быть с тобой откровенной. Я не подавала и не планирую подавать иск на опекунство. Я обращаюсь к тебе как к человеку. Я прошу тебя дать мне шанс. Позволь мне показать тебе, кто я. Позволь мне завоевать твое доверие. Узнай меня получше, и только потом, если тебе будет удобно, позволь мне узнать нашу дочь.