Короткий миг блаженства – и снова холодная бездна одиночества и разочарования. Ведь Дилегра ушел.

Сквозь сон я почувствовала едва ощутимый укол. Открыв глаза, немного растерянно наблюдала, как незнакомый медик передал Дилегра пробирку с кровью, взятой у меня роботизированным медитеком. Затем, проверив мои показатели, врач ушел, а хедар остался. Если ранее мне не приснилось, не почудилось он опять пришел проведать меня в медблоке.

– Зачем вам моя кровь? – напряженно просипела я.

И невольно порадовалась, что больше ничего не болит, сил значительно прибавилось. Я свободно подняла руку и коснулась грудины, оказавшейся накрытой специальным умным одеялом, создающим волны и импульсы для восстановления организма и закрывающим меня от шеи до пят, заодно поддерживающим комфортную температуру тела. Фу-ух, ну хоть не голая.

– Для корабельного медкомплекса, – ровно ответил хедар.

Разглядывая меня, он хмурился. Затем вдруг наклонился и придвинул к моим губам закрепленную рядом с головой трубочку, предлагая выпить воды. Насладившись живительной влагой, потекшей по пересохшему горлу, я довольно прошептала:

– Спасибо!

Сразу полегчало. И от воды, и от его заботы.

Дилегра стоял рядом, возвышался почти неприступной, суровой скалой и молча смотрел меня. И опять неожиданно накрыл ладонью мою, и чуть сжал. Замерев, я тоже следила за ним, чувствуя, как щекотными мурашками разбегалось по телу тепло от его руки. От смущения жар предательски прилил к моему лицу. Мне нравилось и его тепло, и приятное ощущение его кожи.

Дальше, как в моем бредовом сне или все-таки яви, Дилегра скользнул кончиками пальцев к моему локтю, вызвав восхитительно неловкие мурашки. Я удивленно смотрела на него, потрясенная его неожиданно вольным поведением – он ласкал, ласкал меня не в бреду, а в полном сознании. Затем решилась спросить, заодно выяснить про сон или реальность:

– А вы… вы сейчас с огнем играете или это жест поддержки?

– На ваше усмотрение, – не нагло и не обидно хмыкнул Дилегра, продолжая водить пальцами от моего локтя до кисти и обратно.

Значит, не приснилось! Шесть лет провела в преимущественно мужском коллективе, но до сих пор иногда терялась от поведения представителей сильного пола, непредсказуемого и нелогичного. Закусив губу, я раздумывала: что происходит? В итоге удрученно решила, что, находясь в медкапсуле, вряд ли вызвала бы у любого мужчины что-то кроме жалости или сочувствия. А этот и вовсе хмурился с какой-то злостью, словно хотел наказать, а не приласкать, но лежачего, как известно, не бьют.

Тяжело вздохнув, спросила:

– Я ужасно выгляжу, да?

Черные брови Дилегра взлетели на лоб в явном удивлении, потом сдвинулись к переносице. Ну да, так и есть, не в настроении аяш.

– Красивая… нежная… хрупкая… невинная… багровые волосы пылают на подушке… – в его голосе появилась вкрадчивая хрипотца, при этом он произносил слова с четкими одинаковыми промежутками. Мое сердце ускорило ритм. – Но как ваш хедар отвечу, выглядите вы неплохо, арана Лель.

Следом Дилегра зловеще усмехнулся. Я резко, рвано вдохнула-выдохнула, отчего грудь заныла, напомнив о только-только сросшихся костях. Наверное, я побледнела, а может выдала себя тем, что замерла, испугавшись занывших ребер, вдруг вернется боль. Хедар прекратил поглаживать мою руку и свел брови.

– Простите, – заторопилась я. – Обычно у меня за три-пять дней все полностью восстанавливается. Еще сутки отлежусь и вернусь на службу.

– Обычно… – будто эхо, сухим тоном повторил Дилегра, кивнув, словно соглашаясь со своими нерадостными мыслями. – Лечитесь, стажер, а у меня еще много дел.

И ушел, оставив меня в душевном раздрае. Без этого мужчины, в сущности, малознакомого, из совершенного чужого мира с иными традициями, мне снова стало тоскливо, пусто и тревожно. Пришлось признать: за какой-то месяц службы под его крылом я успела пригреться, освоиться, ощутила себя под защитой. Глупышка!

С учетом боевой обстановки и важности объекта, медблок «Рушаза» оборудовали по последнему слову науки и техники в области медицины. Страшно и дико представить, что еще лет триста назад на восстановление раздробленной грудины и пробитых легких потребовалось бы не менее шести месяцев. В наш век прогрессивной и высокотехнологичной медицины на мое полное восстановление понадобилось трое суток.

В восемнадцать тридцать третьего дня мне сообщили, что выписывают. Порадовал и приятно удивил Том Ребби: весело подмигнув, сложил на подставку возле медкапсулы мою форму, а сверху положил вырезанное из серебристого материала сердечко; потом чуть не довел до слез благодарности, вытащив из пакета корсет. Мой, можно сказать, родной, спасительный бронежилет, очищенный от крови и главное, полностью исправный. Только надев его и привычно прикрыв форменной курткой, я ощутила себя в относительной безопасности.

Плюс – перелитая мне искусственная кровь с железом и витаминами прибавила сил. Минус – травма жестко гасила обычный ритм и жажду действовать. Одевалась я непривычно долго, осторожно, плавно двигая руками, избегая резких движений, опасаясь, что тело вновь взвоет от боли. Хотя и понимала: все повреждения устранены, я цела и здорова.

Отодвинув разделительную шторку, я предстала перед моим лечащим врачом, капитаном медицинской службы Эджаром. Беловолосый, высокий и смуглый дицемертин в черной форме с соответствующими нашивками на широкой груди осмотрел мою ссутулившуюся фигуру с заметным сочувствием. И это при их традиционной внешней невозмутимости. Пояснять, что со мной все в порядке, не стал. Надо полагать, я действительно жалко выглядела, а Дилегра вчера просто язвил про мою неземную красоту.