Как мы видели ранее, в полку Гитлера во время войны служило всего пятьдесят девять евреев. Ещё больше солдат имели связи с еврейскими семьями, как, например, Альберт Вайсгербер, который был женат, как мы видели, на еврейке. Документы полка Листа не подтверждают того, что еврейские солдаты полка Гитлера подвергались антисемитизму. Взаимодействие Оскара Даумиллера с еврейским командиром роты перед битвой у Лоос в 1915 году, как мы видели, скорее подтверждает дружеские отношения между евреями и другими людьми в полку Гитлера. Более того, среди евреев, служивших в полку Листа, гораздо больший процент был офицерами, чем в случае солдат-христиан. Например, Людвиг Розенталь, заместитель командира 1-го батальона в середине 1918 года, был евреем. В то время, как почти 12 процентов еврейских воинов в 16-м полку были офицерами, общая цифра для полка была только примерно 2,5 процента. Ни карьера Гуго Гутмана в полку Листа, ни оценки, полученные Гутманом от его начальников как до 1916, так и позже в войне, как мы увидим, не подтверждают существование особенно глубоко укоренившегося антисемитизма.

У Гуго, родившегося в Нюрнберге у Эммы и Соломона Гутмана, предвоенная жизнь была примером всё возраставшей ассимиляции евреев в общество Баварии и Германского Рейха. Молодой Гуго использовал большинство из имевшихся у него возможностей. Сын торговца, он прошёл свою воинскую службу вместе с образованной элитой Нюрнберга в 1902 и 1903 годах. Его произвели в сержанты. К началу войны он основал свою собственную компанию в Нюрнберге. Вскоре после своего перевода в 16-й запасной пехотный полк в начале 1915 года Гутмана произвели в лейтенанты ландвера (ополчения) 1-го класса. По случаю производства в лейтенанты его хвалили за образцовый характер и поведение в войне до того времени. Похоже было, что иудейское происхождение Гутмана не беспокоило кого-либо из офицеров в полку Гитлера. Они единогласно проголосовали в пользу его производства. К январю 1916 года Гутман был награждён Железным Крестом 1-го класса за свою "безупречную службу" в целом и за своё "разумное поведение" во время сражения при Лоос в частности. После битвы на Сомме командир 3-го батальона Вильгельм фон Люнешлосс отметил Гутмана за его "энергичные и бесстрашные действия" и его "исключительное благоразумие и большую смелость". Люнешлосс рекомендовал его как образец примерного поведения под сильным огнём, указывая, что Гутман приложил большие усилия во время сражения, чтобы обеспечить войска на переднем крае горячей едой. Люнешлосс полагал, что поведение Гутмана в качестве его адъютанта во время сражения было настолько образцовым, что он заслужил ещё одну награду в дополнение к своему Железному Кресту 1-го класса: "Лейтенант Гутман отличился во время битвы на Сомме (2 – 16 октября 1916) гораздо более требований долга … Лейтенант Гутман настолько выдающимся образом внёс вклад в успех батальона, что я предлагаю его кандидатуру для особенно почётной награды". Как мы увидим из случая еврейского солдата, который присоединится к полку в августе 1917 года, антисемитизм также не присутствовал в его опыте войны. Между тем другой еврей, Зигфрид Хойман из Мюнхена, вступил в полк Листа в январе 1917 года – его патриотические стихи песен с такими названиями, как "Старые флаги" (Die alten Fahnen) или "Баварские львы" (Die bay'rischen Lowen) были напечатаны в 1916 году на почтовых открытках. Одно связывало франко-прусскую войну с Первой мировой войной и было предназначено воодушевлять баварцев сражаться в войне и "гордиться тем, что я могу быть немцем в моей Баварии". Другое, с сильным анти-британским подтекстом, включало припев: "Да пребудет с тобой Бог, земля Баварии, с преданными героями, мы возобновим эту борьбу с храбрыми баварскими львами". Есть хорошие основания верить тому, что даже Гитлер не превратился в полноценного и явного антисемита к началу 1917 года. В действительности не существует каких-либо источников того времени, фиксирующих какие-либо антисемитские высказывания Гитлера во время войны. Кроме собственных мифических заявлений Гитлера в Mein Kampf, единственным указанием на то, что Гитлер уже тогда превратился в открытого антисемита, являются три идеализированных жизнеописания, написанных его бывшими товарищами (Бальтазара Брандмайера, Ганса Менда и Игнаца Вестенкирхнера), которые были опубликованы только в 1930-х. Например, Вестенкирхнер заявлял: "Похоже было, что две вещи раздражают его – что пишут газеты дома о войне и прочем, и как правительству, и в частности кайзеру, мешают марксисты и евреи". Их рассказы едва ли являются того рода описаниями Гитлера, что могли бы указать на недостатки и противоречия, но они полностью соответствуют тому образу, что Гитлер сам создал в Mein Kampf. В действительности Вестенкирхнер столь же ненадёжный свидетель, как и Менд. Это очевидно, например, в неверном повествовании Вестенкирхнера (что легко проверяется) о ранении Гитлера на Сомме. Подобным образом, как мы увидим, когда обнаружим неоднократное переписывание нацистской пропагандой мемуаров Брандмайера в 1930-х, рассказ Брандмайера едва ли более заслуживает доверия, чем рассказ Майера. Примечательно то, что Брандмайер даже противоречит сам себе, заявляя в одном месте в своей книге, что во время войны он и другие посыльные 16-го полка презирали Гутмана за его еврейские черты, при этом заявляя несколькими главами позже, что сам он не был антисемитом в то время, но был полон симпатии к положению евреев. Кроме того, по свидетельству Фрица Видермана, взаимодействие Гитлера с еврейскими офицерами в полку Листа во время войны не подтверждает, что он уже был антисемитом. Если бы Гитлер был во время войны явным антисемитом, то нам было бы чрезвычайно трудно, как мы увидим, объяснить поведение Гуго Гутмана по отношению к Гитлеру летом 1918 года.

Если вернуться в события на гряде Вими в конце 1916 года, то там, таким образом, почти определённо было относительно мало открытого антисемитизма, который заходил бы дальше традиционного, но умеренного антисемитизма католического региона Европы. Опыт войны в 1916 году не превратился ни в широко распространённый антисемитизм, ни в растущую ненависть к британцам или в ожесточение. После более чем двух лет сражений и драматического упадка боевого духа большинство людей в полку Листа не изменили существенно свои взгляды на жизнь. Война также не подняла вопросы о легитимности предвоенного общества и о политическом урегулировании реформирования в Баварии. Это не означает, что опыт войны всех фронтовиков был одинаков. Равным образом нет сомнения в том, что у некоторых солдат могли таиться глубокие антисемитские, антибританские и антизападные чувства, что они могли обожать насилие, или что у них могли возникнуть радикальные революционные мысли. Однако настроения такого рода были, по меньшей мере, скрытыми под поверхностью преобладающей культуры в полку, которая не была склонна к страстной и длительной ненависти к евреям или даже к британцам, чтобы действовать в ожесточённой манере. В любом случае, они не смогли вызвать коллективные действия среди большинства солдат 16-го полка, согласующиеся с ожесточением военного времени или с сильными формами антисемитизма или англофобии.

Если бы Гитлеру было разрешено вернуться на фронт и попасть на гряду Вими как раз перед Рождеством 1916 года, то тем самым он избежал бы политический мнений, какие он так страстно желал избежать в Мюнхене, только вернувшись к болтовне в полковом штабе, а не в окопы на склонах гряды Вими. Даже это могло не произвести эффекта, поскольку растущее недовольство войной Алоиза Шнельдорфера указывало на то, что даже среди вспомогательного персонала полкового штаба настроение начало меняться.

Когда 1916 год перешёл в 1917, ситуация для людей полка Листа на гряде Вими не улучшилась. Отнюдь нет; к январю британские войска, стоявшие там, стали стрелять по позициям 6-й дивизии разрушительными минами. Даже стены блиндажей в несколько метров толщиной не обеспечивали защиты от них. Более того, в двух случаях мины скатились по ступеням блиндажей, вызывая опустошение среди солдат внутри. Тяжёлый артиллерийский огонь стал сильнее, когда январь перешёл в февраль. Частота канадских патрулей увеличилась, как и активность и бдительность канадских снайперов. Постоянный шум, вызванный рытьём и подрывом туннелей канадскими сапёрами, привёл, как это было сформулировано в докладе 12-го полка в феврале 1917 года, "к большому беспокойству среди людей в окопах" полка Листа и 17-го полка. В соответствии с оценкой, сделанной 3-м батальоном 16-го полка весной 1917 года, полк был даже тогда всё еще под влиянием ужасов битвы на Сомме: "Огромное напряжение сражения на Сомме непрерывно в течение месяцев нанесло огромный урон войскам, как душевный, так и физический".

В то время, как большинство людей полка Листа не выказывало признаков радикализации (по крайней мере праворадикального сорта), политическое и военное руководство Германского Рейха проявило их. С того времени, как Пауль фон Гинденбург и Эрих Людендорф, прославленные герои побед на Восточном фронте, летом 1916 года были назначены управлять военными действиями Германии, они старались сконцентрировать все военные и гражданские силы под своим началом и направить их в тоталитарной манере для победы в войне. Они осознали, что возникновение тотальной войны коренным образом изменило правила игры.

Предшественник Гинденбурга Эрих фон Фалькенхайн полагал, что тотальную войну невозможно выиграть, и что в конечном счёте война может быть закончена только за столом переговоров. В отличие от него Гинденбург и Людендорф выработали умозаключение, что если Германия бескомпромиссно приложит все свои ресурсы к военным усилиям и будет вести войну более беспощадным образом, чем это было до сего времени, то уничтожение военных возможностей противника будет всё ещё возможным. Ведомые в немалой степени безысходностью, Гинденбург и Людендорф полагали, что Германия может ещё выиграть войну только посредством тоталитарных средств, включая резкое изменение политики на оккупированных территориях Франции и Бельгии. Германия управляла теперь там, как в завоёванных странах.

Когда во второй половине 1916 года Гинденбург и Людендорф решили, что они сократят Западный Фронт и тем самым высвободят войска, они педантично и хладнокровно выработали план "политики выжженной земли". План операции "Альберих", получившей название по имени злобного карлика из саги о Нибелунгах, состоял в превращении районов, из которых должны были отступить немцы, в пустыню, которая минимизирует способность англо-французских войск атаковать новую укороченную линию фронта.

Политика, выполнявшаяся на покидаемых территориях во время операции "Альберих", резко контрастировала с обращением с французским населением за линией фронта в таких местах, как Фурнэ или Комине. Дома и церкви разрушались, мосты были взорваны и сады вырублены при подготовке к сокращению фронта. До 150 000 гражданских лиц должны были покинуть свои дома и были вывезены, в то время как города, такие как Бапауме, были почти стёрты с лица земли. Чтобы построить Бапауме, потребовались сотни лет. Город пережил приступы во время Столетней войны, французское нашествие 1641 года, войны Наполеона, равно как и франко-прусскую войну. Теперь же немцы разрушили город за сорок пять минут посредством серии взрывов и 400 пожаров. Это была тотальная война.

При нахождении на гряде Вими полк Листа располагался как раз к северу от оставляемого региона. Тем не менее, 6-й дивизии было приказано принять участие в осуществлении операции "Альберих". Прежде политика 6-й дивизии состояла в том, чтобы, стараясь изо всех сил, убеждать солдат полка Листа и родственных частей избегать разрушения церквей и других символов культуры. Теперь же политика резко изменилась, и дивизии было приказано выработать план систематического уничтожения всех зданий стратегического значения в своём тылу: "В случае отступления ко второй или даже иной тыловой линии обороны будет необходимо разрушить все архитектурные структуры культурно-исторического значения, которые могут быть использованы противником для военных целей или для транспортировки и снабжения".