Поведение людей в полку Гитлера в самом деле наводит на мысль, что существовало мало чего специфически немецкого, что объяснило бы, почему они продолжали воевать. Другими словами, какие бы изменения ни случились на уровне определения политики, они не принесли резкого изменения в том, как солдаты 16-го полка смотрели на войну на уровне простых людей. Солдаты также оказались более или менее невосприимчивы к идеологической индоктринации, что подтверждается их предпочтениями в чтении, фактом, что они скорее посылали открытки с изображениями местных видов, чем с патриотическими лозунгами, а также их прохладным отношением к патриотической пропаганде, особенно во второй половине войны. Это не значит, что они продолжали сражаться только из-за "вечных" антропологических групповых процессов, разделения задач в соответствии с готовностью солдат выполнять их, учёта все "за" и "против" в отношении преимущества продолжения выполнений обязанностей, или из инстинкта "дерись или убегай". Все эти факторы могли хорошо работать только потому, что они поддерживались, главным образом, оборонительным национализмом, милитаризмом, который не поощрял простодушного образа мыслей, но обуславливал людей следовать долгу, модели мужественности, которая прославляла военные добродетели, и концепции религии, которая способствовала участию людей в войне или, по крайней мере, помогала им справляться с напряжением, вызванным сражениями. Существовали взаимоотношения симбиоза между этими антропологическими, военно-институциональными, идеологическими и социальными факторами. Социальные и идеологические факторы во всех армиях, вовлечённых в Первую мировую войну, были результатом различных национальных и региональных культур. Однако все они были частью общей европейской культуры, даже если комбатанты в то время не всегда воспринимали это таким образом. Общие тенденции в различных европейских национальных культурах объясняют, почему люди по всей Европе сражались в войне и продолжали делать это более четырёх лет; однако они также объясняют относительное отсутствие эксцессов в ведении войны, зверств и ожесточения на низовом уровне сражавшихся.

Новая политика немецкого Верховного командования после Соммы также не изменила политический образ мыслей Матиаса Эрцбергера, главы Католической партии Центра, доминирующей политической партии в регионе призыва полка Листа. 6-го июля, когда собратья по оружию ефрейтора Гитлера тренировались и восстанавливались во Фландрии, Эрцбергер бросил политическую бомбу в рейхстаге, прямо направленную на немецкое Верховное командование. Он рассказал поражённой публике, что военная операция немецких подводных лодок потерпела неудачу, что союзники Германии были на грани краха и что военная ситуация близка к безнадёжной. Глава наиболее популярной партии в общинах, из которых пришли люди 16-го полка, заключил, что Германии следует немедленно начинать переговоры о мире и отказаться от каких-либо территориальных приобретений. Взгляды Эрцбергера были явным знаком того, что даже прагматические временные союзники, на которых держались военные усилия Германии, после ослабевания краткого сильного чувства национального единства в начале войны больше не оставались таковыми.

Предложения Эрцбергера были полностью поддержаны Филиппом Шайдеманом, вождём социал-демократов в рейхстаге, который для радикальных правых был предателем первой степени. После войны нацисты будут определять Шайдемана как одного из главных "ноябрьских преступников" за провозглашение республики и за то, что он стал первым демократически избранным рейхсканцлером Германии. Когда в начале сентября Вильгельм Штэлин, который, как мы видели, был одним из протестантских армейских капелланов в начале войны, встретился с Шайдеманом, тот произвёл на него чрезвычайно сильное впечатление. Он был, по впечатлению Штэлина, "очень очарователен". Шайдеман, которому после войны предстояло пережить попытку покушения на него правых, "производил впечатление очень умного и приятного человека". Штэлин также полагал, что любое сравнение между периодом Реформации и мировой войной, предложенное немецкой пропагандой, было неразумным по нескольким причинам. Он записал в своём дневнике, что в отличие от войны Реформация поддерживала скорее "индивидуализм", чем "коллективизм", заявляя: "Тем самым мы должны осознать огорчительный факт, что при наличии цензуры мы едва ли можем петь песни в честь свободомыслия или во славу всемогущего слова". Невзирая на национальную миссию войны и отечественные военные цели, на которые напирали многие протестантские военные капелланы, Штэлин был, таким образом, политически ближе к будущим противникам Гитлера, чем к нему.

Вскоре после вмешательства Эрцбергера партия Центра, социал-демократы и левые либералы объединились и открыто выступили против немецкого Верховного командования. 19-го июля партии большинства проголосовали 212 голосами против 126 голосов (62,7%) в пользу мира без аннексий. Партии, получившие преобладающую поддержку в регионе призыва полка Листа, в своей мирной резолюции осудили призывы к территориальной экспансии и доверяли международному арбитражу конфликтов, другими словами, своего рода интернационализму, против которого Гитлер выступал в своём письме от 15 февраля 1915 года. В резолюции заявлялось: "Германия взялась за оружие в защиту своей свободы, независимости и целостности своей земли. Рейхстаг стремится к миру взаимопонимания и устойчивого примирения людей … Рейхстаг будет активно продвигать создание международных организаций правосудия".

Разумеется, некоторые баварские политики партии Центра относились критически к инициативе Эрцбергера. Тем не менее, оценка настроений среди баварских солдат и гражданских лиц в тылу делала очевидно явным то, что подавляющее число баварцев поддерживало позицию Эрцбергера. Между тем протофашисты увидели руку евреев в голосовании в рейхстаге. И всё же партии, которые рассматривались как "еврейские", в отличие от групп, примыкавших к радикально правой "партии Отечества", получили поддержку как большинства немцев, так и преобладающего большинства людей в регионе призыва 16-го полка. Конечно, сами люди в полку Листа никогда не могли голосовать конкретно по этим предметам во время войны. Тем не менее, очень похоже на то, что преобладающие политические взгляды людей в полку Гитлера и то, как они рассматривали войну, были гораздо ближе к идеалам, выраженным в мирной инициативе рейхстага, чем к целям немецкого Верховного командования по одной простой причине: рейхстаг был избран на основе всеобщего мужского избирательного права и вследствие существования воинской повинности полк Листа был более или менее зеркальным отображением общин, из которых был набран полк.

Три партии, стоявшие за мирной резолюцией, получили 75,3% голосов на выборах в рейхстаг в 1912 году. Поддержка этих трёх партий в Верхней Баварии была даже 82,7%, а в Верхнем Пфальце 92,6%. Это подтверждает, что большинство людей в полку Листа на самом деле голосовали за партии, стоявшие за мирной инициативой. Следует отметить, что левое крыло социал-демократов откололось от социал-демократической партии и голосовало против мирной инициативы. Тем не менее, они голосовали против мирной инициативы потому, что она была для них недостаточно радикальной. Так что они были даже более критично настроены по отношению к Верховному командованию.

Как мы увидим, результаты первых послевоенных выборов в Южной Баварии прямо наводят на мысль, что большинство немцев продолжали в течение войны поддерживать не партию Отечества, а партии, которые ультраправые презрительно называли "еврейскими партиями", другими словами, те партии, что поддерживали мирную инициативу. Пока не закончилась война, выраженные Гитлером в Mein Kampf идеи, таким образом, оставались на периферии общественного мнения баварцев и людей из его полка.

Примечательно то, что члены баварской королевской династии в своём отношении к войне были ближе к людям полка Листа, чем к Гинденбургу и Людендорфу. Кронпринц Руппрехт в своём кругу осуждал политику полного разрушения во время операции "Альберих" и критиковал политику жёсткой депортации, отмечая 13 февраля 1917 года: "Вызывает наибольшее сожаление судьба французского гражданского населения, которому при проведении Операции Альберих было приказано уйти из региона до разрушения их городов и деревень. Во время поездки к командованию Третьей Армии я повстречал несколько групп этих несчастных людей, которые брели, нагруженные узлами, к доступным рядам автомобилей или поездов". Он с самого начала войны критически относился к той степени, до которой война влияла на гражданское население. 3 мая 1915 года он записал в своём дневнике: "Эти бомбардировки городов, в которые теперь вовлечены обе стороны, являются варварским безрассудством". Когда осенью 1916 года были разработаны планы операции "Альберих", Руппрехт записал в своём дневнике, что он не одобряет той идеи, что оставляемый вынужденно регион должен быть превращён в руины: "Этот приказ напоминает мне тот, что Лувуа[13] некогда отдал о разрушении Пфальца … [Приказ] представляется мне чрезвычайно жестоким". Баварский премьер-министр Георг фон Хердинг, бывший профессор философии, которому было за семьдесят лет, также был весьма критичен в отношении предпринятой Гинденбургом и Людендорфом радикализации ведения войны. На закрытом собрании комитета финансов парламента Баварии Хердинг провозгласил: "Его превосходительство Людендорф … этой подводной войной делает мир на Западе невозможным". При подготовительной работе в 1917 году к мирной инициативе папы Бенедикта XV Хердинг также связывался с Еугенио Пачелли, папским нунцием в Баварии и будущим папой Пием XII, и поставлял ему информацию.