Но руки сами потянулись к конверту. Чудилось, что даже бумага пахла туалетной водой Конрада. Создавалось ощущение, словно он незримо присутствовал рядом и, иронично улыбаясь, наблюдал за моими метаниями.

В конверте обнаружился новый конверт! Кто бы сомневался. И небольшой клочок бумажки. Второй я отложила, почувствовав очень знакомую магию от первого. Даже не поверила сначала, посчитав, что ошиблась.

Но оказалась права.

На защищенной рунами бумаге мне написал отец.

“Дорогая, это действительно я.

И нет, меня никто не заставлял писать тебе. Я вызвался сам, понимая, что иначе ты не поверишь в случившееся. Не люблю долгих расшаркиваний, потому сразу к делу: Нильс меня обманул. Никогда не думал, что смогу оказаться столь небрежен в деталях, но и у меня есть уязвимые места. Когда много лет назад ты явилась смертельно бледная и сообщила о срыве, мой мир рухнул. Прежде всего я думал о том, как успокоить тебя, потому не удосужился лично узнать все существенные детали происшествия. Нильс, как назло, мгновенно отозвался на призыв о помощи. И решил нашу общую проблему.

Ты знаешь, чем все закончилось. Но не представляешь о размахе моего промаха. Когда прошло немного времени, и ты поправилась, а я смог мыслить более здраво, вскрылись новые детали. Нильс исказил правду до неузнаваемости. Он взял с нас клятвы долга, после чего заставил меня уволиться, а тебя перевестись в другое учреждение. Я узнал о обмане еще тогда, но не мог рассказать, потому что испугался. Твоя тьма едва успокоилась, и равновесие оставалось на грани. Новый триггер в виде злости на меня и дядю мог привести к ужасным последствиям.

Время понеслось вперед, и мне стоило рассказать правду позже. Но и тогда я малодушно решил скрыть факт непреднамеренного соучастия в афере брата. Дело было уже не в твоем самочувствии, а в моем нежелании потерять тебя. Я оправдывал себя тем, что этот парень – Экхан – был для тебя лишь мимолетным увлечением, которое ты больше никогда не встретишь. Так почему бы не оставить его виновником всех наших бед? Ненависть к нему спасала от ненависти ко мне, и я считал, что это меньшее зло.

Но несколько дней назад Конрад тайно проник в наш дом. Мы поговорили, и я сделал вывод, что был не прав. Снова.

Подводя итог всему сказанному выше, подтверждаю: слова Нильса о требованиях ректора и заявлении Конрада Экхана оказались ложью. Тебе ничто не грозило, потому что парень, пролечившись, перевелся в другую академию. Он не требовал ни морального, ни материального возмездия и отказался писать заявление в соответствующие органы. Нильс поймал меня в ловушку клятвы, а заодно заточил в нее тебя. Я виноват перед тобой. Не смог защитить, а позже не стал раскрывать всей правды.

Но любая ложь конечна, моя тоже. Прости меня, Василиара. В ответ я обещаю, что твой дядя обязательно понесет наказание, которого заслужил. Для этого уже делается все возможное.

Папа.”

Я перечитала письмо несколько раз, прежде чем уронила его и, без сил, осела рядом. Не знаю, сколько смотрела в одну точку, силясь понять, что делать дальше. Долго. Преступно долго. Потому что в голове никак не укладывалось то, что папа написал.

Нас обманули. И он это знал. Конечно, не мог не узнать. Отец всегда был очень умным и осторожным человеком. Слабость у него была лишь одна. Я. Только происшествие, связанное со мной, могло настолько выбить его из привычной рациональности и заставить натворить глупости. Каково ему было очнуться и осознать, что произошло на самом деле? Он наверняка злился, но был бессилен. И его решение сохранить все в тайне от меня – тоже логично.

Его поступки были уместными и взвешенными. Я это осознавала. Но отчего-то с каждой минутой становилось все больнее.

Вспомнилось вдруг, как долго я плакала ночами, изгоняя из себя первую разбитую вдребезги любовь. Как мучилась, стенала и задыхалась в подушку. И как мечтала, чтобы Конрад сделал хоть что-то хорошее, а я бы тут же его простила. Но время шло, и Экхан не появился. В наказание я приучила себя к мысли, что именно он виноват во всех моих бедах. Запретила себе любить, запретила себе доверять. Превратилась в ледышку, подозревающую каждого встречного в желании навредить.

Если бы тогда мне сказали, как было на самом деле… что бы я сделала? Какой была бы сейчас? Помогло бы мне это легче пережить срыв?

Искать ответы теперь было бесполезно. Время упущено. Все давно в прошлом, и волноваться уже не о чем.

– Не о чем, – повторила я мысли вслух, и прижала руку к груди – там саднило, кололо, ныло.

И невозможно было нормально вздохнуть, потому что боль становилась сильнее и мучительней. Я тихо застонала, закрыла лицо ладонями. Слез не было. И тьма отчего-то не рвалась наружу. Она приходила, чтобы усилить злость, ненависть, раздражение… А сегодня затаилась. Потому что во мне была только терпкая горечь и тоска по чему-то светлому и важному, но безвозвратно утраченному. Я всей душой ощущала привкус потери по той мне: наивной, милой и доверчивой.