— Как ты себе это представляешь? — спросил отчим, когда мы уже тронулись. — Встанем на рынке и будем продавать с машины?

Я качнул головой.

— Нет. Зачем привлекать внимание? Заедем в любое село, встанем возле магазина, где наверняка нет ни муки, ни сахара в промышленных объемах, и местные растащат все, как муравьи. Осталось найти мельницу.

Увидев магазин, Василий воскликнул:

— О! — И остановился. — Сейчас выясню, продавщицы все знают.

Он юркнул в магазин, а вернулся через пару минут с новостями:

— Мукомольный завод в сорока километрах отсюда, возле аэропорта. Погнали?

И мы погнали.

Переговоры с директором мельницы закончились почти в шесть вечера. Мы уезжали голодные, уставшие, но полные задора.

Все прошло много лучше, чем планировалось. Я думал, что хотя бы в одном месте мы получим от ворот поворот, но начальники встречали нас как спасителей и равных партнеров.

Рухнула многотонная махина под названием СССР, рассыпалась на множество обломков, да и эти обломки не были целыми, потому что разорвались торговые связи, разрушилось то, что работало. Теперь крутиться приходилось самим, и очень немногие руководители разглядели открывшиеся возможности. Большинство производств загибалось, и лишь немногие делали то же, что и мы.

Чтобы сообразить, что можно делать так же, как мы, понадобится полгода, и производства перейдут на бартер, а пока у нас есть шесть месяцев форы, я построю дом, хотя бы стены выгоню, а Василий обеспечит себя и новую семью.

Но больше всего радовало не это: мы появились в трудный для этих людей период, и наша помощь для них бесценна.

В начале восьмого мы заскочили к бабушке, чтобы определить в подвал консервацию, она отчиталась, что звонил дед, он уже въезжает в Ростовскую область, и все у него хорошо. Конечно же, накормила нас, и мы поехали домой.

Когда въезжали в город, я поднял неприятную тему:

— Вы вчера поссорились с Борей. Расскажите, как это случилось.

Потому что у таких историй всегда есть две версии, причем совершенно разные.

У Василия от негодования аж усы задвигались.

— Как-как… он поел и тарелку за собой не помыл. И чашку, и тарелку на толе бросил, и крошки оставил. А Оля взяла и давай мыть его посуду. У нее руки потрескались от воды и соды, я, когда могу, сам все мою. Ну, не сдержался, сделал замечание, попросил помыть за собой, на шо получил ответ: «Все равно воды нет». Как нет, когда Оля, вон, моет? Вон она журчит… Ну и слово за слово, а дальше ты слышал.

— Может, не было, когда он поел, а потом ее включили. Тогда ваше замечание кажется обидным.

— Да была вода. Он просто за дурака меня держит!

— Понимаете, отец рукоприкладствовал, запрещал ему рисовать, — не оставлял я попыток его убедить. — И он очень боится, что опять будет так. Вы — новый человек в нашей семье, Боря был всегда, ему сложно, и не исключено, что он вообще не сможет с вами примириться просто в силу возраста. Пожалуйста, не трогайте его. Просто не замечайте. Мама сама разберется. А если он творит что-то, на что нельзя закрыть глаза, говорите мне. Меня он послушается…

— Вот же говна какая, — проворчал отчим, наливаясь дурной кровью. — Буду я перед сопляком на цырлах ходить, когда он гадит под себя! Весь коридор грязью заляпал, а обувь так и бросил!

Так и думал, что упрямство не даст ему принять свою неправоту. Попытаюсь по-другому.

— Вы же любите маму? Боря — ее младший любимый сын. Когда вы ссоритесь, она вынуждена разрываться между вами и ним. Вашу сторону примет — потеряет доверие сына. Его защитит — потеряет вас. И то, и другое плохо. Именно поэтому жизнь для мужчин, которые пришли к женщинам со взрослыми детьми, становится невыносимой. Вспомните себя в его возрасте. Представьте, что в вашем доме появился чужой дядя, который вас гоняет. Вот когда построю деду дом, заберу его туда.

Похоже, проповедь подействовала, Василий буркнул:

— Хорошо.

— Вот и прекрасно. Надо вас помирить, не дело жить в ненависти, сидеть за одним столом и смотреть друг на друга волком.

Пока у бабушки выгрузили консервированные абрикосы, пока перекусили, прошло около часа, да плюс дорога — в Николаевку мы попали в полдевятого. Жутко хотелось спать, и мы с Василием зевали наперегонки, мечтая о покое и теплой постели. Я мысленно крутил сценарий примирения отчима и Бориса, потому что из-за пустяка может разрушиться мамино счастье. Как бы ни относился к новоявленному отчиму, я понимал, что он маму любит, заботится о ней. Похоже, Василий и есть тот самый «её человек».

Василий вроде бы готов к диалогу, а брат — не факт. Даже если получится урегулировать конфликт сейчас, он будет тлеть, пока снова не вспыхнет. Попытаюсь наблюдать и сглаживать острые углы.

Однако уже в подъезде, поднимаясь по лестнице, я почувствовал неладное. Ощущение было, как в жаркий майский полдень перед грозой: стихают звуки, животные прячутся, насекомые замирают в предвкушении первых раскатов грома.

Василий тоже это почувствовал, нахмурился, открывая дверь в нашу квартиру.