Вырастает вопрос, почему сегодня прокуратура претендует на сохранение и даже на расширение своего и без того широкого фронта деятельности и, более того, на фиксации своих обязанностей в Конституции — называя это увеличением и закреплением своих прав. Поэтому необходимо понять, что же реально стоит за парадным фасадом деклараций руководителей и идеологов прокуратуры.

Если рассматривать прокуратуру как строго правоприменительный орган, очевидно отсутствие правовых оснований для такого расширения полномочий и обязанностей, поскольку его прямым результатом является хроническая дисфункция деятельности прокуратуры. О том, что работа прокуратуры не слишком удовлетворительна, кокетливо любит говорить и сам Генеральный прокурор В. В. Устинов. Но прокуратура скорее готова расширить свои компетенции, чем сузить, она претендует на увеличение кадрового состава, на повышение оплаты труда своих сотрудников, и т. д. и т. п. Образовался порочный круг: по мере роста своей численности прокуратура претендует и на расширение своих компетенций — прежде всего в области надзора, контроля и координации. В то же время большая часть ее антиконституционной деятельности происходит за пределами правового поля — хотя благодаря своей тяжелой советской правовой наследственности идеологи прокуратуры, возможно, этого не понимают.

Исходя из этого, логично сделать некоторые предположения. Прежде всего, возможно, для такого глобализма деятельности российской прокуратуры существует другой — не строго правовой, а главным образом внеправовой базис — возможно, даже неосознаваемый ею. И, соответственно, для нее главную роль играет не строго правоприменительная, а какая-то другая деятельность под маской права. Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо сделать контент-анализ публикаций высокопоставленных сотрудников прокуратуры — идеологов ее претензий на развитие.

Вот суть этих претензий, как они изложены заместителем директора НИИ проблем укрепления законности и правопорядка при Генеральной прокуратуре Российской Федерации В. Г. Бессарабовым [170] :

• Предлагается дать прокуратуре статус четвертой власти. Эта амбиция не имеет прецедента в практике правовых государств, где прокуратура является частью или исполнительной, или судебной власти.

• Предлагается в специально посвященной Прокуратуре главе Конституции РФ «определить назначение прокуратуры, ее место в механизме государственной власти, закрепить функции, объекты прокурорского надзора. Определить, что полномочия, организация и порядок деятельности прокуратуры Российской Федерации определяются Федеральным конституционным законом „О прокуратуре Российской Федерации“, процессуальным законодательством и другими процессуальными актами».

Это уже не просто претензия на повышение статуса законодательных норм деятельности прокуратуры до конституционных, но беспрецедентное в мировой практике стремление поместить в Конституцию ссылки на конкретные законодательные акты.

• Предлагается — в нарушение всех норм демократического права — конституционно закрепив право законодательной инициативы у Генерального прокурора, одновременно фактически сделать его членом Конституционного суда РФ и тем самым разрушить один из главных принципов деятельности основ правового государства — независимость Конституционного суда от всех органов государственной власти. Это означает, что государственный институт, претендующий на роль главного блюстителя законности, не только грубо нарушает Конституцию РФ в законодательных основаниях своей деятельности, но в лице своего высокопоставленного чиновника и идеолога уже прямо посягает на одну из главных основ конституционного порядка в России. При этом не исполнен ряд решений Конституционного суда РФ (о внесении изменений в Закон о прокуратуре), которые являются актами непосредственного действия. Очевидно, что непризнание юридической силы решений КС РФ означает или глубокое юридическое невежество, или антиконституционность. Но, исходя из презумпции невиновности, можно предположить, что идеологи прокуратуры (как и депутаты Госдумы РФ) просто не знают и не понимают азов конституционного порядка.

• Предлагается устранить процедуру согласования назначения прокуроров субъектов РФ с органами представительной и исполнительной власти. Тем самым уничтожается уже последний, хотя и весьма условный, механизм контроля над деятельностью прокуратур субъектов федерации, т. е. выстраивается жесткая вертикаль закрытой неподсудной и неподконтрольной прокурорской власти — что прокуратурой трактуется как независимость.

• Предлагается (!) «законодательно закрепить право органов прокуратуры в борьбе с преступностью координировать деятельность не только правоохранительных, но и специализированных органов, а также служб государственного контроля». Эго принципиально антиконституционное предложение (Ст. 10 Конституции. Органы законодательной, исполнительной и судебной власти самостоятельны) не нуждается в комментариях.

Чтобы понять смысл этих претензий российской прокуратуры, необходимо посмотреть на деятельность ее «родной матери» — советской прокуратуры, о которой Генеральный прокурор СССР А. Я. Сухарев в 1988 году сказал: «Прокуратура стала частью запретительного механизма, придатком командно-бюрократической системы управления» [171] . Можно добавить и то, что тоталитарным отцом советской прокуратуры была партийная власть. Вспомним главный советский правовой (а фактически антиправовой) принцип «запрещено все, что не разрешено». Это означает, что базисом советской правовой системы был не Закон с его конкретными и социально оправданными нормами, а власть с ее произволом. Так как все руководители российской прокуратуры профессионально учились и формировались в СССР, то именно это определяет сегодня менталитет российской прокуратуры. Его основой являются властные амбиции, осложненные комплексом неполноценности. Очевидно, что речь идет о реванше униженной своим подчинением партноменклатуре вчерашней правовой номенклатуры. Сотрудники прокуратуры, игравшие в СССР роль своего рода третьего сословия — после партии и КГБ, сегодня пытаются выйти хотя бы на вторые роли в государстве — и одновременно претендуют на первые роли или хотя бы на равноправие с властью. Именно этим и только этим можно объяснить претензии прокуратуры и на роль прежде всего и главным образом надзорного органа, и на расширение своих надзорных полномочий. Эти тенденции, которые задаются генетической памятью руководства прокуратуры — бывших советских прокуроров, во многом усиливаются недостаточно высоким уровнем специального профессионализма большинства представителей и прокуратуры, и всех ветвей российской власти. Используя правовое невежество и косность правового сознания представителей законодательной и исполнительной власти, идеологи прокуратуры стремятся дать ей возможность пройти по пути полной независимости от Закона, закрепленной Конституцией, т. е. по пути КПСС. Завершить следует цитатой из главного кремлевского политтехнолога Глеба Павловского: «Конечная цель — доказать необходимость нынешних правоохранительных органов в политическом процессе. Скромная задача по охране права их не очень устраивает, тем более что данную функцию они выполнить не могут — коррупция растет, преступность растет… А так прокуратура сразу же превращается в значимый орган» [172] . Можно утверждать, что сегодня прокуратура реализовала свою основную, настоящую, а не декларируемую мечту — она стала главным действительным наследником тоталитарной власти партийной номенклатуры.

Менее всего целью этой статьи является обвинение прокуратуры в злонамеренности, т. е. в сознательном стремлении помешать формированию правового государства. В антиконституционности и противозаконности законодательства о прокуратуре и прокурорской правоприменительной практики сотрудники прокуратуры повинны не более, чем воспитанные криминальной средой подростки, которые понимают порядок как нечто установленное исключительно силой. Тем не менее никому не приходит в голову распространять на всю страну предлагаемые криминальными подростками внеправовые нормы установления порядка или делать самих подростков неподсудными и неподконтрольными.