• Все надзорные и координационные функции прокуратуры нереализуемы или в принципе (как надзор за самой собой в ходе следствия), или/и из-за недостаточности у нее кадрового состава и профессионализма (надзор за соблюдением прав и свобод человека и гражданина, координация борьбы с преступностью).

• Правовой функциональный статус прокуратуры уникален для правоприменительной структуры правового государства: большинство ее функций не обеспечено системой процессуальных норм и санкций за их нарушение; нарушения практически всех ее функций находятся за пределами реальной доступности правосудию, т. е. судебной системе.

Для всей деятельности прокуратуры характерна острая избыточность функций на фоне профессиональной недостаточности и некомпетентности.

Вышеизложенное приводит к трем крайне грустным выводам.

• Деятельность прокуратуры в принципе не может быть эффективной из-за острой избыточности ее полномочий.

• В качестве доказательств эффективности своей деятельности и в обоснование необходимости сохранения и развития ее полномочий прокуратура приводит некую отчетность, источники и достоверность которой известны только ей самой.

• Реальная эффективность деятельности прокуратуры не известна никому за ее пределами, ибо прокуратура ни перед кем не несет конкретной ответственности ни за одну из сфер своей деятельности.

Подобную систему оценок эффективности можно сравнить с ситуацией, при которой правительство само (без участия других структур власти) планировало бюджет, само (как ему хочется) распределяло средства бюджета, произвольно (как ему угодно) отчитывалось в их трате и т. д. и т. п. А так как прокуратура успешно избегает любого открытого обсуждения своей деятельности, создается впечатление, что часто выступающие в средствах массовой информации прокуроры находятся в патологическом состоянии непрерывного монолога с самими собой, которое напоминает шизоидное раздвоение личности.

Принципы деятельности прокуратуры в правовом пространстве заставляют вспомнить о правилах деятельности советской власти. Последняя была так же монолитна, вездесуща и неподотчетна ни перед кем; основания ее отчетности были так же непостижимы; торжественности паранойяльных обвинений и самовосхвалений ее руководителей — от директора бани до Генсека мог позавидовать сам Нерон.

Теперь встает кардинальный вопрос: можно ли оставлять такой объем компетенций и полномочий у столь антиконституционной и мало эффективной правоприменительной структуры?

В деятельности прокуратуры сформировался (и законодательно закреплен) порочный круг. Неумение и, соответственно, нежелание руководства прокуратуры решать эти проблемы создает тенденцию компенсировать функциональную неполноценность прокуратуры путем постоянного расширения фронта и масштабов ее деятельности, под лозунгом «Прокуратура самая независимая и самая правовая из правоприменительных структур». Стратегия деятельности прокуратуры все более напоминает экспансивную — и крайне неэффективную — политику советской административно-командной системы. Очевидно, что прокуратура взяла из советской административно-командной системы такой базисный принцип, как «планов громадье, размаха шаги саженьи». Советская власть, создавая все больше управляющих и контролирующих структур, твердой рукой вела — и привела — советское народное хозяйство к застою, который, если учитывать его экономические, социальные и экологические последствия, скорее следует называть катастрофой. Если реально взглянуть на российскую правовую систему, выяснится, что система глобальных внезаконных компетенций прокуратуры так же и таким же способом (глобализм и произвол) ведет российскую правовую систему к застою и катастрофе. Все рапорты прокуратуры о ее достижениях, учитывая их сомнительность и даже прямую недостоверность (например, сакраментальное утверждение генпрокурора В. Устинова, что «в минувшем году прокуратура расследовала более трех миллионов уголовных дел» [166] , являются лишь декорацией, своего рода «потемкинской правовой деревней», за которой скрывается совсем другая реальность, которую можно назвать только правовой катастрофой.

В чем существо этой катастрофы? Закрытость деятельности, неподконтрольность и неподсудность прокуратуры прямо и закономерно вытекает из гигантских масштабов ее полномочий и неопределенности большинства функций. Избыточность полномочий прокуратуры при непрозрачности ее деятельности становится основанием власти прокуратуры, во многом оторванной от профессионализма. Власть замещает профессионализм, а средство — полномочия — становится целью.

Прямым следствием глобальной роли прокуратуры в российском правовом пространстве является крайне низкая эффективность всей правоприменительной деятельности, т. е. тот же глубокий застой. Благодаря наследию советской инквизиционной правовой системы правосудие в России во многом превращается в преступление. Как выяснилось при анализе конкретных функций прокуратуры, ее глобализм и неподконтрольность предопределяют низкую эффективность предварительного и судебного следствия, гигантский объем нарушений закона в них. Противозаконность прокурорских полномочий одновременно препятствует формированию необходимых оснований развития правового государства — административной юстиции, системы следственных судей, механизмов гражданского общества.

Прокуратура стала тоталитарной «тайной канцелярией» и играет роль, которую Петр Первый предписал ее предшественнику — системе фискалов — «только проповедывать и доносить и при суде обличать» [167] . Не случайно высокопоставленные прокуроры любят называть прокуратуру «государевым оком». Так, рассматривая прокуратуру как главный правоприменительный орган, Генеральный прокурор в качестве доказательства приводит не ее достижения, а то, что «президент сказал: прокуратура является важнейшим государственным инструментом» [168] . И действительно, в нашей стране прокуратура всегда была главным сервильным органом государственной власти (вспомним участие прокуроров в знаменитых тройках), а не прямым органом установления законности. Этот внезаконный и противозаконный прокурорский менталитет фактически даже не ее вина, а исторически обусловленная беда. Несмотря на все свои гигантские амбиции на роль главного правового «государственного инструмента», даже особой ветви государственной власти [169] , она так и не стала полноценным правоприменительным органом.

Вопреки общероссийской установке на демократизацию всех государственных институтов российская прокуратура сохраняет и развивает стиль деятельности, который можно назвать тотальным властным глобализмом. Претензии прокуратуры особенно отчетливо просматриваются в тех ее функциях, которые, как правило, отсутствуют у прокуратур правовых демократических государств — общий надзор, надзор за соблюдением прав и свобод человека и гражданина, координация борьбы с организованной преступностью. Амбиции прокуратуры на руководящую роль во всех видах правоприменительной деятельности все более растут, а эффективность ее деятельности все более падает. Это означает, что все российское правовое пространство при почти опереточной вездесущности прокуратуры (Фигаро здесь, Фигаро там!) или занято, или контролируется в принципе неудовлетворительной деятельностью прокуратуры, направленной главным образом не на достижение реальных результатов в исполнении правовых норм, а на подтверждение и реализацию ее внезаконных полномочий. Сегодня вся российская правоприменительная практика — жертва нереализуемых и даже во многом антиконституционных, т. е. противозаконных амбиций прокуратуры. Жертвой амбиций прокуратуры является и сама прокуратура как правоприменительная структура, которая понимает честь мундира не как профессионализм, а как собственную неопровержимую, фактически большевистскую правоту. Поэтому прокуратура остро нуждается не в укреплении путем развития ее компетенций, а в лечении: сначала хирургическим путем с целью отрезания от нее тех полномочий, которые она не может успешно выполнять или даже не должна иметь в правовом государстве; а затем терапевтическим путем для длительной правовой и функциональной реабилитации.