Молодой эрцгерцог одобрительно посмотрел на меня, и в его взгляде я увидел понимание, когда он сказал:

— Я согласен с вами, князь Андрей. Сейчас нужно уподобиться затаившемуся хищнику, который ожидает своего часа, чтобы напасть из засады. И потому мы должны использовать нашу кавалерию, как ударный кулак, а не как расходный материал.

Я, барон Томаш и эрцгерцог Фердинанд продолжали наблюдать с одинокой сторожевой башни за ходом сражения. Еще какое-то время бой продолжался в прежнем темпе. Зимний пейзаж вокруг нас был по-прежнему наполнен пороховым дымом и грохотом орудий. В тот момент всем казалось, что на поле боя держится устойчивое равновесие. Но, я не мог избавиться от ощущения, что роковые события скоро начнутся.

Оба пехотных полка защитников Здешовской долины крепко держались, отражая натиск французов с помощью огня трех артиллерийских батарей, хорошо налаженной системы перезаряжания ружей и достаточно меткой стрельбы. Из-за всего этого французы по-прежнему несли большие потери и никак не могли организовать штыковую атаку, которая позволила бы им опрокинуть обороняющихся и захватить хотя бы один из трех редутов. И, вроде бы, ничто не предвещало беды, но, она все-таки случилась.

Наши солдаты тоже несли потери, и французы, словно вода, пробивались сквозь любые трещины в обороне, находя новые пути для своих атак. С правого фланга перед батарейным редутом и чуть в стороне от него, ближе к горному склону, лежали большие валуны, которые не успели убрать перед боем. И французские пехотинцы во время атак постепенно накапливались за этими камнями. Заметив это через подзорную трубу, я почувствовал, как напряжение в воздухе возросло. Как будто сама земля затаила дыхание, ожидая, что же произойдет дальше.

Расстояние, отделяющее эту группу неприятельской пехоты, накопившейся за камнями, от нашей батареи, стреляющей с правого фланга, было небольшим. Потому, когда за валунами скопилось достаточное количество пехотинцев в синих шинелях, не менее взвода, какой-то французский лейтенант, подняв над головой свою саблю, повел их в стремительную атаку. Враги рванулись вперед, несмотря на огонь защитников редута. Я видел, как пули пробивали их строй, как французские пехотинцы падали, но их порыв не останавливался. Это была атака отчаяния, и в ней имелась своя жестокая красота на грани безумия и героизма. Усилия врагов увенчались успехом. Они успели прорваться под огнем, завязав рукопашную схватку за наш правый редут.

Роковую роль сыграло то обстоятельство, что эти редуты укреплялись в большой спешке на месте развалин каких-то старинных оборонительных сооружений, которые когда-то преграждали вход в Здешовскую долину. И потому ров, прокопанный ополченцами в мерзлой земле, не был достаточно глубоким, а земляной вал, опирающийся на камни древних руин, не отличался высотой. К тому же, с тыльной стороны строители оставили земляную перемычку, проходящую через ров, вроде моста. И этот земляной мостик проходил сквозь достаточно широкую прореху в самом валу, через которую на телегах на редут подвозили боеприпасы и эвакуировали раненых. Потому французы, достигнув рва, воспользовались «слепой зоной» нашей артиллерии, оббежав прямо по этому рву укрепление по дуге и ворвавшись внутрь с той самой стороны, откуда защитникам поступало снабжение. Внезапно французы выскочили из рва там, где их нападения не ожидали.

Это была не просто ошибка, а результат непредусмотрительности, проявленной при строительстве редута, отчего линия снабжения не имела достаточной защиты. Возможно, конечно, что причина подобного разгильдяйства крылась в той спешке, в которой укрепление возводилось на месте старинного оборонительного сооружения, разрушенного еще в Тридцатилетнюю войну. И эта недоработка стала роковой для защитников. Правда, в начале сражения с той стороны, откуда к редуту подходила дорога, стояла цепь солдат прикрытия, но, к этому моменту эти стрелки, находившиеся на открытом месте с внешней стороны земляного вала, уже большей частью полегли от ядер вражеской артиллерии.

Французские орудия били навесным огнем, попадая почему-то наиболее часто не в сам редут, а именно в тот участок местности, который находился прямо за ним, отчего боевое охранение земляного моста и понесло невосполнимый урон. Как бы там ни было, а французам удалось добиться успеха, воспользовавшись благоприятными обстоятельствами и завязав бой уже внутри самого редута. А другие французские пехотинцы, увидев успех своих товарищей, тут же ринулись тем же путем на штурм, следом за передовым удачливым взводом. Среди хаоса и неразберихи, когда неожиданная атака французов сломала налаженную оборону правофлангового редута, защитники вынужденно сбивались в плохо организованные группы, отбиваясь от врагов отдельно друг от друга уже возле самых пушек.

Внутри правофлангового укрепления быстро начиналась паника. Офицеры, командовавшие обороной батареи и не ожидавшие такого коварного удара, пытались организовать отпор противнику, но их действия были хаотичными. А французские пехотинцы, словно голодные волки, почувствовавшие запах крови, действовали с безжалостной точностью, напирая всеми силами, чтобы захватить редут вместе с нашей артиллерией. Воспользовавшись замешательством защитников, они усиливали натиск.

Ситуация развивалась слишком быстро, и барон Томаш, который наблюдал все происходящее вместе со мной и с эрцгерцогом, воскликнул:

— Мы должны немедленно остановить этот прорыв! Прикажите вводить в бой резервы немедленно, эрцгерцог! Если ваша кавалерия прямо сейчас не ринется в контратаку, то мы потеряем не только эту позицию, но и всю линию обороны!

Взгляд барона Томаша, обычно наполненный уверенностью, сейчас выражал тревогу. Он, как человек, прошедший через множество сражений и избранный вожаком мятежных баронов не просто так, а за свои заслуги, понимал: если враг прорвется, то это станет началом конца обороны всей Здешовской долины. В этот момент в каменное зубчатое ограждение дозорной площадки башни, где мы стояли, ударило вражеское ядро. Сломав один из каменных зубцов, оно отлетело рикошетом, взорвавшись внизу. К счастью, никого из нас не задело осколками битого кирпича и штукатурки, полетевшими во все стороны, но мы все инстинктивно пригнулись, а эрцгерцог Фердинанд, склонился к нам и сказал: